Глава 36. Нэшира

Начиная с 1971 года часть выезжавших по израильским ви­зам стала менять маршрут следования в середине пути и нап­равляться в западные страны, прежде всего в Соединенные Штаты Америки. Менявших Израиль на благополучный За­пад называли “ношрим”, что в переводе с иврита означает “от­павшие”. Вначале это было всего несколько семей, однако, их число начало быстро расти и в 1976 году сравнялось с числом олим. Далее “ношрим” стали уверенно преобладать в эмигра­ционном потоке. Отношение к нэшире, т.е. к выпадению эми­грантов из израильского направления, вызывало острые раз­ногласия и в наших рядах, и в еврейском мире в целом.[1]

Большинство активистов вполне терпимо относилось к пе­рвым случаям нэширы. Однако, многие из нас уже тогда по­ла­гали, что не следовало демонстративно нарушать выездные документы, дабы не ухудшить шансы на выезд тех, кто оста­вался позади “железного занавеса”. По мере того, как поток ношрим увеличивался, росло наше беспокойство за судьбу алии. Это беспокойство разделял израильский истеблишмент.[2]

Вначале никто не думал о возможности смены маршрута в середине пути. Вызов пришел от родственников в Израиле, до­­ку­менты поданы на выезд в Израиль, въездная виза выдана в Израиль, значит можно ехать только в Израиль.

Что вынудило израильское руководство, стремившееся столь тщательно соблюдать формальности, дабы не дать Со­ветскому Союзу поводов обвинить израильскую сторону в фальсификации, пойти на явное нарушение этого принципа? Какую роль в организации альтернативных маршрутов сыг­рало международное еврейство?

Вопросы иммиграции из Советского Союза курировало в Израиле “Бюро по связям”.

– Как начиналась нэшира? – спросил я бывшего руко­водителя “Бюро по связям” Якова Кедми.[3]

– Это долгая история. Она началась в семьдесят пер­вом году, когда один из крупных американских жертвовате­лей Сохнута обратился к работникам этой организации с просьбой помочь переправить его родственников напря­мую в Штаты, без заезда в Израиль. На Западе принято уважать людей, жертвующих деньги, и работники Сохнута, недолго думая, обратились к нам в Лишку. Посоветовав­шись, лишковцы решили, что особой проблемы в этом нет – так почему не сделать приятное уважаемому человеку?

В то время буквально через две недели должны были закрыться представительства Хиаса и Джойнта в Вене, за­нимавшиеся там миграцией еврейского населения еще со времен войны. В семьдеят первом году они понемногу при­нимали евреев из Чехословакии, бóльшая часть которых ехала не в Израиль. Работа закончилась, делать им было больше нечего.

За две недели до закрытия Лишка попросила их пере­править одну семью из Союза – тех самых родственников богатого жертвователя. Они переправили семью и тут же попросили продлить их пребывание в Вене: а вдруг еще какая-нибудь семья попросится.

Так и произошло. Когда слух о том, что одна семья уе­хала в Штаты напрямую, распространился, попросилась еще одна семья, потом еще одна семья, потом еще нес­колько… Так что все это началось по глупости и недаль­новидности.

– По глупости и недальновидности – Лишки?

– Разумеется. К Сохнуту у меня нет претензий, для него всегда важнее спонсоры и их деньги – на эти деньги он су­ществует. Лишка определяла политику, она должна была думать о последствиях, а лишковцы не думали….

– Леванон заключил договор с Хиасом?

– Нет, никакого договора не было. Леванон не в состоя­нии был закрывать договор с Хиасом. Все договоренности шли на уровне американского правительства и Джойнта, то есть соглашение было с американскими еврейскими орга­низациями. При этом было оговорено, что представителям Сохнута будет предоставлена возможность объяснить но­шрим, почему им лучше ехать в Израиль. Но Джойнт и Хиас уже увидели в потоке ношрим хорошую возможность для своего финансирования. Деньги шли от американского правительства и от “Ю.Джи.Эй.” (Аббревиатура от “United Jewish appeal” – “Объединенного еврейского призыва”, Ю.К), главной организацией по сбору пожертвований в Со­единенных Штатах. А это бюджеты, штаты и прочее.

– Израиль мог заявить, что это угрожает алие.

– Ну и что? Кого это интересовало? Это иллюзия, что международные еврейские организации живут только из­раильскими интересами. Ничего подобного. Когда их ин­тересы совпадают с израильскими – все хорошо, когда не совпадают, их собственные интересы доминируют.

Как только законопослушные советские евреи пересекали границу Советского Союза, они оказывались в совершенно ином мире. В этом мире свободы действовали законы, непри­вычные для людей, выросших в условиях тоталитаризма. Корпоративные интересы зачастую ставились выше нацио­нальных, национальные интересы трактовались по-разному – в зависимости от мест проживания и интересов руководите­лей еврейских организаций и штатов их сотрудников.

С другой стороны, в механизме абсорбции Израиля, имев­шего богатый опыт приема иммигрантов из разных стран, проявились проблемы, болезненные для алии из Советского Союза. Наиболее серьзной из них была невозможность про­фессионального трудоустройства значительной части высо­коквалифицированных специалистов.

– Эйтан, с твоей точки зрения, Лишке не стоило разде­лять эмиграционный поток посредине? – обратился я к Эйтану Финкельштейну.

– Я думаю, что Нехемия Леванон сделал большую оши­бку, когда дал “зеленый свет” всем этим людям. Тем са­мым он и пробил нэширу. Он не хотел, чтобы в Израиль ехали люди определенного типа, так как был уверен, что они все равно уедут. Сам договорился с американцами, это дело его рук. Он ошибочно думал, что уедут немно­гие… диссиденты и люди, которые крутились около них. Он не ожидал, что нэшира примет такие масштабы.

– Война Судного Дня сыграла свою роль?

– Трудно сказать. Процесс был достаточно объектив­ным, бороться с ним можно было только одним способом… алия ведь теснейшим образом связана с абсорбцией – а ее они не могли или не хотели менять.

В книге “Пастухи фараона” Финкельштейн таким обра­зом описывал роль “Бюро по связям” в возникновении нэ­ширы:

“Ну зачем нам бродские? – говорил Леванон, имея в виду одного из них, Иосифа. – Приедут, начнут мутить воду; возись с ними-не возись, все равно уедут. Это не наш товар, пусть катятся в Америку – страна большая, выдержит и бродских… Америка “бродских” выдержала, но, к удивлению Леванона, за “бродскими” потянулись и те, кого Нехемия считал своим “товаром”. Нехемия не раз пожалел, что проложил советским евреям дорогу в Америку, и не раз впоследствии пытался исправить ошибку. Впрочем, Нехемия осчастливил не только сове­тских евреев, ставших американскими. “Израильский путь” превратился для Кремля в черный ход, через кото­рый он выталкивал из страны диссидентов и наводнял Запад агентами Лубянки”.[4]

В Советском Союзе свободного выезда не существовало. После длительной борьбы и давления, как отмечалось ранее,[5] власти согласились лишь на ограниченную эмиграцию, про­водимую в строго заданных рамках, а именно – в рамках ре­патриации.

Что это означало?

Это означало, что граждане СССР могли выезжать из стра­ны только в свое национальное государство. Евреи – в Изра­иль, а, скажем, немцы – в Германию. На репатриацию было наложено еще одно мощное ограничение: репатриация могла осуществляться только в рамках воссоединения семей. “Наро­ду и миру” можно было объяснить, что люди стремятся к вос­соединению со своими семьями, а других желающих поки­нуть “социалистический рай” просто не существует. Для по­дачи заявления на выезд необходимо было предварительно запастись нотариально заверенным приглашением от близ­кого родственника, проживавшего в Израиле, письменно объ­яснить, когда и при каких обстоятельствах этот родственник попал в Израиль. То же самое приходилось делать немцам при выезде в Германию. В этих условиях демонстративное пренебрежение правилами выезда предоставляло властям удобный предлог в любой момент прекратить эмиграцию (отсутствие родственников, фальшивые вызовы, ложь в вы­ездных документах и т.д.) и начать преследование подающих заявления на выезд на этих основаниях.

С Германией были заключены соглашения, предусматри­вавшие особый порядок подачи документов и годовую квоту на выезд. Поскольку после Шестидневной войны Советский Союз предусмотрительно разорвал дипломатические отноше­ния с Израилем, формального соглашения, регулировавшего еврейскую эмиграцию, не было. Выезд определялся уровнем заинтересованности Советского Союза в разрядке напряжен­ности, западных технологиях и степенью давления на него со стороны свободного мира. Чтобы число отказников не пре­вышало опасной черты, выездная квота в значительной сте­пени регулировалась еще на стадии подачи документов: сте­пенью сложности сбора и подачи документов, количеством и причинами выдаваемых отказов или такими, по сути, запрети­тельными мерами, как введение налога на образование (или даже угрозой его введения). Таким образом, необходимое число людей отсекалось на стадии сбора и подачи докумен­тов, а большинство тех, кто преодолевал эти рубежи и пода­вал документы, уезжали. Тот факт, что число отказных семей вплоть до конца семидесятых годов не превышало двух ты­сяч, вызывало у некоторых активистов ощущение, что квоты на самом деле не существует. Но вот свидетельство уважае­мого английского журнала “Инсайт”:[6]

“Мы не знали точного количества разрешений на выезд, выдаваемых советским правительством, но мы знали, ско­лько въездных виз в Израиль выдавало голландское посо­льство в Москве, и их цифры должны были быть практи­чески идентичны с цифрами выдаваемых разрешений. Анализ этих цифр не оставляет сомнений в том, что совет­ские власти действовали на базе определенной квоты, ре­гулировавшей как уровень эмиграции, так и ее распределе­ние по республикам, что видно из нижеприведенной таблицы”.

Какие факторы поощряли или тормозили намерение совет­ских евреев сделать первый решительный шаг и обратиться в Израиль с просьбой прислать им вызов? Наиболее важным фактором являлась оценка ими того, насколько успешным окажется результат их просьбы о выезде. Очевидным индика­тором успешности подачи документов являлось количество выданных разрешений. Господин Александер, автор извест­ного аналитического отчета, отметил корреляцию между этими факторами, а именно: чем больше разрешений на вы­езд, тем больше людей обращалось с просьбами прислать им вызов из Израиля и наоборот. В качестве иллюстрации этого феномена он привел следующий пример. В последние месяцы 1968 года, когда началась еврейская эмиграция, около 6,700 евреев обратились с просьбами и получили вызовы. В 1969 году эмиграция выросла до 3,000 человек и свыше 27,000 евреев обратились с просьбами прислать вызовы. В 1970 году, когда разрешения получили только 1000 человек и начались аресты и преследования, количество просьб на вызовы упало до 4,830.

– С твоей точки зрения квота это иллюзия или реаль­ность? – спросил я Якова Кедми.

– Это, конечно, не иллюзия. Квота всегда существова­ла, но она не была жесткой. На переговорах между Киссин­джером и Громыко речь всегда шла о квоте. Что это зна­чит? Количество уезжавших можно регулировать жесткос­тью при приеме документов, временем их рассмотрения, выдачей неопределенных во времени и немотивированных отказов и т.д. При этом отказники не были самым решаю­щим регулятором. Квота была и у немцев: они договарива­лись о ней, торговались, у них тоже были отказы, но они не поднимали шума.

– Но если была квота, значит ношрим занимали место олим в выездном потоке.

– Разумеется. Проблема состояла в том, что нельзя бы­ло заранее с уверенностью знать, кто куда едет, а на осно­вании предположений мало что можно было сделать.

– С твоей точки зрения советских руководителей бес­покоило то, что так много людей откровенно нарушают заданные ими условия выезда?

– С моей точки зрения – нет. Они даже использовали это в своих интересах. Мол, разговоры о национальном во­зрождении, национальном движении и исторической роди­не – это сказки. Речь идет просто об эмиграции. Советы называли это “выезд по израильскому каналу”. Соединен­ные Штаты и Израиль были согласны на такую форму. Был еще выезд по немецкому каналу. Были частные случаи. КГБ использовал это для своих оперативных целей. В це­лом такой порядок больше соответствовал интересам со­ветских властей, нежели им противоречил.

Вновь созданное еврейское государство, ведущее войны с враждебным окружением, нуждалось в притоке свежих сил. Алия полностью отвечала этим задачам. Нэшира же не только не отвечала этим задачам, но и угрожала существованию алии. И даже если предположить, что такой угрозы не суще­ствовало, в квоте на выезд ношрим занимали места олим.

В этих условиях выезд по израильским документам на бла­гополучный Запад выглядел в глазах многих сионистов как акт предательства национальных интересов и кощунственное посягательство на алию. Это ощущение только усиливалось оттого, что активисты, как правило, не видели будущих нош­рим на демонстрациях, их не было среди осужденных, они не пробивали дорогу на выезд. Они беззастенчиво и с вредом для алии этой дорогой пользовались.

Многие активисты возмущались, писали письма в Израиль и на Запад. В этих письмах они предупреждали, что разделе­ние эмиграции, построенной на базе воссоединения семей, на два потока угрожает самому существованию алии. Предлага­лись различные варианты – с одной стороны не исключавшие свободы выбора, а с другой, минимизировавшие угрозы, этим вызванные. Предлагалось укреплять сионистскую основу дви­жения, расходовать средства на направления, находившиеся в русле национальных задач, создавать соответствующую мора­льную атмосферу в еврейской среде на Западе, прекратить вы­дачу финансовой помощи ношрим в голландском посольстве в Москве, закрыть представительства Хиаса в транзитных пунк­тах Европы и т.д.

Я помню хорошо сделанное коллективное письмо, подго­товленное Виктором Польским. С сильным заявлением высту­пила группа узников Сиона. “Каждый человек имеет право на выбор собственной судьбы в соответствии с принципами сво­боды и демократии, – писали они. – Но у еврейского народа нет моральных обязательств финансировать поиски ими ком­фортабельного и теплого местечка… бездумная поддержка но­шрим стала бы нарушением не только моральных принципов, но и элементарной справедливости… Возможности еврейско­го народа не безграничны. У нас есть наши собственные сио­нисткие идеи относительно того, какими должны быть нацио­нальные приоритеты: защита страны, алия, новые поселения, помощь неимущим в Израиле, развитие еврейской культуры и образования в диаспоре и так далее. Помощь ношрим находит­ся в самом конце очень длинного списка”.[7]

Среди подписавших это письмо мы находим Дымшица, Мен­делевича, Черноглаза, Гольдфельда, Гальперина, Камин­ского, Ягмана, Коренблита и Шпильберга. “Подписанты под­черкивали, что они, подобно многим другим, выносят страда­ния в лагерях Потьмы и Урала за право евреев репатриирова­ться в Эрец Исраель, и этой цели должен быть предоставлен приоритет над всеми другими”.[8]

Сохранился отчет о поездке в Советский Союз Инид Вертман и Кани Шмуклер в октябре 1976 года. Вот как звучат    – по их записям – мои аргументы тех лет:[9]

“Мы крайне озабочены тем, что значительная часть советских евреев отправляется на Запад… Изначально никто не собирался ехать на Запад. Нашей целью, целью движения был Израиль. По­чему это происходит? Поток писем, приходящих с Запада о теп­лом приеме новоприбывших, и поток писем, приходящих из Из­раиля о трудном периоде абсорбции и трудоустройства, влияет на значительное число людей. Я думаю, что небольшому Изра­илю трудно состязаться с богатой и развитой Америкой в стан­дартах приема новоприбывших. Но соответствует ли нашим на­циональным задачам усиление Америки за счет евреев-эмигран­тов из Советского Союза? Америка вполне может обойтись без них, а вот Израилю они крайне необходимы. Некоторые органи­зации в Соединенных Штатах из кожи лезут вон, чтобы убла­жить ношрим, демонстрирующих наплевательское отношение к нашим национальным задачам. Тем самым они стимулирют на те же шаги тех, кто еще находится в Советском Союзе. Мы должны действовать наоборот. Мы должны создать условия, при которых активисты, занимающиеся алией, Израилем и изуче­нием иврита, чувствовали бы себя комфортнее. Мы должны вос­становить дух и идеологию сионизма, подвергшихся значитель­ной эррозии в результате необдуманных действий некоторых американских и европейских активистов. Мы думаем, что было бы справедливо и морально, если бы люди, не готовые присоеди­ниться к решению национальных задач, заботящиеся только о своем собственном благополучии, пробили свою собствен­ную до­­рогу на Запад. Мы также думаем, что было бы справед­ливо и морально оказывать большую материальную поддержку тем, кто выезжает в Израиль. Нам необходимо изменить баланс поддержки и всю атмосферу вокруг выезда в сторону алии”.

Группа активистов обратилась в 1976 году к ряду еврей­ских лидеров, а также к руководителям Джойнта и Хиаса с письмом, под которым я с удовлетворением на­хожу и мою подпись:[10]

“Мы обращаемся к вам по проблеме, которая вызывает у нас большое беспокойство не только за будущее алии, но за само ее существование.

Имеется много факторов, влияющих на алию из Советского Союза: уровень национального самосознания, степень давления, которое советское общество оказывает на евреев, положение на Ближнем Востоке, успехи процесса абсорбции, степень иденти­фикации с еврейской традицией, преследования против желаю­щих выехать. Однако, сегодня проблема нэширы стала фактором, от которого зависит и уровень алии, и ее структура, и само ее су­ществование.

Мы понимаем, насколько сложна проблема в ее политичес­ком, экономическом и моральном аспектах, но мы убеждены, что… реализация частных целей ношрим не должна финанси­роваться из фондов еврейских организаций Израиля и западного мира. Мы понимаем, что принятие решения, предлагаемого в этом письме, это трудный шаг… но мы считаем, что увеличение числа ношрим может привести к прекращению еврейской эмигра­ции советскими властями, несмотря на то, что зачастую решения советских властей непредсказуемы… Мы не думаем, что нужно вмешиваться в желание этих людей изменить пункт назначения, но мы считаем справедливым и моральным, чтобы они делали это за свой собственный счет или с помощью их родных и местных общин.

Мы знаем о благородной деятельности Хиаса и других филан­тропических организаций в прошлом. Мы, евреи России, помним, что многие в свое время смогли выехать из черты оседлости и со­здать основу для еврейской жизни в США главным образом бла­годаря Хиасу. И сегодня также Хиас вносит свой вклад во многие аспекты еврейской жизни. Однако, существование центров Хиа­са… в Риме вносит путаницу в умы… тех, кто уже выехал, и тех кто только намеревается это сделать, давая им ложную уверен­ность в гарантированной абсорбции и искушая их принять реше­ние, которое, в конечном счете, не служит ни их собственным ин­тересам, ни интересам еврейского народа…

Более того, мы бы хотели привлечь ваше внимание к необхо­димости лишить ношрим материальной поддержки, получаемой ими еще в Советском Союзе. Требуя и получая деньги из голлан­дского посольства… потенциальные ношрим не берут на себя мо­ральные или юридические обязательства и, по сути, крадут день­ги, принадлежащие Израилю, и едут в другую страну. Мы пола­гаем, что было бы разумно, чтобы служащие голландского по­сольства получали от каждого просителя письменное обязатель­ство о возврате займа в любой стране, в которую они направля­ются. Такое обязательство о возврате может быть отменено – по соглашению с Еврейским Агентством – в случае приезда в Изра­иль. Введение таких правил могло бы иметь серьезное влияние на тех, кто использует израильскую помощь, будучи еще в Моск­ве… Мы призываем еврейские организации и общественных ли­деров подойти ответственно к проблеме, от решения которой за­висит будущее алии из Советского Союза”.

Письмо подписали Лазарис и Кошаровский из Москвы, Свердлин и Рабинов из Ленинграда, Каминский из Риги, Фре­нкель из Вильнюса, Магер из Винницы, Шейнис из Киева и многие другие.

В письме, подписанном Ковнером (Горький), Престиным, Азбелем, Бейлиным (Москва) и Дротом (Вильнюс), говорится о том, что американские передачи на Советский Союз отлича­ются высоким качеством и влияют на умонастроения советс­ких евреев. В связи с этим предлагалось повысить уровень работы информационных служб Израиля и улучшить качество израильских программ. В письме также подчеркивалось, что материальная помощь, получаемая “ношрим”, значительно выше той, которую в состоянии пред­ложить Израиль, что создает дополнительные экономические стимулы для эмиграции в США, и предлагалось исправить си­туацию.[11]

За “железным занавесом” под полным контролем советс­ких властей стояла длинная очередь желающих выехать, и многие активисты считали, что еврейский мир не имел права рисковать их будущим ради большего удобства транспорти­ровки ношрим на Запад.

Однако мнение активистов и отказников в отношении нэ­ширы было неоднородно. Часть активистов, среди которых были и ведущие лидеры алии, стояла на правозащитных по­зициях, в которых свобода выбора стояла выше сионистской идеологии. Профессор Лернер, известный своим сдержанным отношением к сотрудничеству с демократами-правозащитни­ками, тем не менее считал, что “выбор страны проживания должен быть личным делом каждого, ибо только свобода вы­бора обеспечивает свободу поведения”.[12] Когда я спросил Владимира Слепака о его отношении к нэ­шире, он ответил:[13]

– Когда человек пересекает границу Советского Союза, он становится свободным человеком. Он вправе выбрать для себя то место, которое ему нравится.

– То есть ты был ближе к позициям правозащитников?

– Ну да. А те – гнать как стадо овец только в Израиль.

– Я тоже считал, что по израильским вызовам и с из­раильскими визами они должны были, как минимум, ехать через Израиль.

– Смотри, ты можешь агитировать за Израиль, ты мо­жешь сказать, что не желаешь иметь дело с человеком, ко­торый едет не туда… Ты можешь это сказать, но публич­но выступать за то, чтобы не пускали в Америку и чтобы еха­ли только в Израиль – нельзя.

– Вопрос стоял не так. Выезд по израильской визе не в Израиль означал, что на руках у людей был фальшивый вы­зов из Израиля и что это была фальшивая борьба за воссо­единение семей. Согласись, что это ухудшало шансы тех, кто стоял в очереди на выезд.

– По сравнению с тем, что творили Советы, это была та­­кая мелочь!

– Но хозяином положения в выдаче разрешений были именно эти Советы.

– Тем более.

– То есть ты был готов рисковать перспективами алии ради…

– Не перспективами алии, но если человек настроен ехать в Америку, пусть едет.

– А почему ему не попытаться пробить себе дорогу в Америку, как мы пробили в Израиль, и подавать докумен­ты на выезд в Америку напрямую. Почему нужно подста­влять алию в Израиль?

– А почему не оказать ему помощь?

– Потому что это подрывало алию в Израиль.

– Почему подрывало?

– Аргументация была достаточно убедительная: алия в Израиль – это двухтысячелетняя мечта народа, репат­риация, голос крови, воссоединение родственников – идео­логически Советы еще могли это прилично объяснить. Любая другая эмиграция демонстрировала бегство из “коммунистического рая”, от “светлого будущего всего человечества”, что подрывало основы основ советской внутренней и внешней пропаганды.

– Но ты же не станешь отрицать, что эта пропаганда бы­ла откровенной ложью. Против нее мы могли позволить се­бе маленькую ложь.

– Аргумент как раз и состоял в том, что поскольку нэ­шира так наглядно подрывала ложь советской пропаган­ды, они не захотят этого долго терпеть.

– Они давили и тормозили эмиграцию в Израиль до тех пор, пока у них была такая возможность. Сильней давить они просто не могли.

Сионисты, участвовавшие в правозащитном движении, предпочли бы, конечно, чтобы люди ехали в Израиль – так проявлялась их сионистская составляющая, но как правоза­щитники они не готовы были ограничить право ношрим на свободу выбора. Наиболее ярким выразителем такой точки зрения является Натан (Анатолий) Щаранский. Он вошел в движение как демонстрант-”хунвэйбин”, затем проявил себя на контактах с иностранными туристами, корреспондентами и дипломатами. Затем перешел тонкую грань, отделявшую сио­нистское движение от демократического, начал сотрудничать с диссидентами-демократами, с Андреем Дмитриевичем Са­ха­ровым. Затем он превратился в спикера еврейского и демо­кратического движения. Обладая независимым характером и пытливым умом, он достаточно быстро выработал собствен­ные суждения и, не считаясь с аргументами и авторитетами – а было ему тогда двадцать пять-двадцать шесть лет – доволь­но быстро рассорился с израильским истеблишментом. Была у него собственная позиция и по вопросу нэширы.

– Натан, в чем состояли твои разногласия с “Бюро по связям” по нэшире? – обратился я к нему.

– Если ты помнишь, Лишка обратилась с предложени­ем, чтобы мы все подписали письмо с требованием зак­рыть Хиас.

– Из Лишки обратились?

– Из Израиля пришла заявка, что надо написать такое письмо.

– Ты уверен, что письмо появилось в результате заявки, а не отношения активистов? Я был против нэширы не по­тому, что меня об этом кто-то просил.

– Ты меня не понял. Я не говорю, что люди, подписав­шие письмо, были марионетками Лишки. Я просто говорю, что это была позиция, которая активно лоббировалась Ли­шкой в Америке, и потом Лишка попыталась мобилизовать активистов алии в Союзе. Конечно, не каждому Нехемия Леванон звонил лично. Я точно знаю, что это было для них очень важно. До сего дня они так считают. И если ты пом­нишь, группа людей написала другое письмо. Я подписал это письмо вместе с Лунцем, Мейманом, Слепаком и Лернером, по-моему. Мы писали, что все собираемся ехать только в Израиль, что мы сионисты, но считаем, что еврей­ское государство не должно закрывать евреям какие-либо двери. Мы хотели бы, чтобы все приехали в Израиль по положительным причинам и т.д. Должен сказать, что это очень настроило людей в Лишке против меня и других. Ну, а поскольку я был тот человек, который передавал это пи­сьмо физически журналистам, то…

– Смотри, это ведь семьдесят пятый год, и было ощу­щение, что власти страшно рассержены на активистов после поправки Джексона и жаждут мести. Нэшира в той форме означала, что вызовы из Израиля фальшивые, документы на выезд заполнялись заведомо ложно, воссо­единения семей не было, репатриации не было – это впол­не молго стать поводом для расправы и для прекращения алии.

– Тот факт, что люди едут в Америку?

– Тот факт, что Израиль наводняет Советский Союз фальшивыми вызовами, и эмигранты, не стесняясь, демо­нстрируют это всему миру.

– Я считал, что Советскому Союзу абсолютно безразли­чно, куда они едут.

– Ты тогда так считал?

– И считал, и говорил, и писал… Если помнишь, извест­ный советолог Барух Гур заявил недавно на встрече, пос­вященной сорокалетию алии, что теперь можно с опреде­ленностью сказать – в отличие от того, что они думали рань­ше, – что для Советского Союза это никогда не имело значения.

– Тогда это выглядело иначе, и мы думали иначе.

– Это вы так думали, я прошу прощения. Во всех спо­рах, а я в них участвовал каждодневно, я говорил, что все это ерунда, что для Советского Союза это не имеет ника­кого значения. Когда будет по-настоящему свободный вы­езд и каждый сможет ехать, куда захочет, тогда, естествен­но, пусть они едут напрямую. Но поскольку Израиль был единственным путем для человека вырваться и поскольку человек вырвавшийся лучше, чем оставшийся внутри, то это допустимо. А были говорившие: “Пусть тогда они луч­ше сидят в Советском Союзе”.

– Речь шла не об этом. Другая точка зрения состояла в том, что они могут ехать по израильскому каналу, но пусть едут через Израиль, чтобы не создавать такую вол­ну недоверия к тем, кто внутри.

– Хорошо, но тогда нужно было организовать процесс соответствующим образом.

– Против этого ты не возражал?

– Я не только не возражал. В восемьдесят восьмом го­ду, когда начался более или менее свободный выезд, ко мне пришел Яков Кедми и говорит: “Не будешь ли ты воз­ражать, вот мы сейчас пытаемся заключить соглашение с американцами…” Я ему ответил: “Сейчас, когда есть воз­можность подавать документы на выезд из России в Аме­рику, какие могут быть разговоры? Пусть не врут, пусть по­дают туда, куда хотят ехать”. Если бы Израиль организо­вал это таким образом, чтобы ношрим могли сохранять статус беженцев, то – конечно. Израиль ведь что говорил? Поскольку после Израиля у них не будет статуса беженцев, мы их заставим ехать к себе. Я считал, что заставлять ни­кого не надо.

– Т.е. для тебя проблема состояла в том, что про­ез­жая через Израиль, они теряли статус беженцев?

– После Израиля его же не возьмут в Америку. В Амери­ку берут только беженцев. Если бы Израиль сказал так: “Мы договорились с американцами. Приехав в Израиль, вы сможете в течение нескольких месяцев выбирать”, – то бы­ло бы другое дело. Смотри, на самом деле это не то, что я хотел, чтобы кто-то ехал мимо. Но когда Израиль начал бороться против нэширы и объяснять евреям Америки, чтобы те прекратили впускать евреев Советского Союза, он поставил себя, с моей точки зрения, в идиотское поло­жение. Во-первых, это подрывало мораль значительной части тех, кто за нас боролся в Америке. Они были не та­кими уж большими сионистами и боролись за свободу ев­реев. Они говорили: “Наши деды и отцы сюда приехали, а мы не будем разрешать им сюда приехать?”

– В американском окружении у них вообще не было воз­можности говорить что-либо другое. Но ведь в основе на­шего движения была идея национальной государственности.

– Бегин, и эти его слова цитировал доктор Барух Гур на конференции, еще в восьмидесятом году говорил, что не готов призывать американцев закрыть въезд советским ев­реям. Но самым серьезным разногласием с Лишкой было мое сотрудничество с диссидентами. Тут Лишкат Акешер почувствовала, что я изменил сионизму, и от меня нужно защищаться. После того, как была создана Хельсинкская группа, Лишка пригласила Авиталь (жену Щаранского, Ю.К.) и сказала ей, что я перешел все границы, перестал быть сионистом, что с точки зрения Лишки меня скорее всего арестуют, и Лишка не будет меня защищать. Лишка поре­комендовала Авиталь забыть о Щаранском и начать новую жизнь. Вот так! Это было за несколько недель до моего ареста. С их точки зрения это был настоящий идейный конфликт, потому что в этом вопросе они были убеждены, что это вредно для еврейского народа и сионистского дви­жения.

Это был действительно идейный конфликт, и “лишковцы” были действительно убеждены, что это вредно для еврейского народа. Внешне невинный и даже естественный переход тон­кой грани между сионистским и демократическим движением означал на самом деле очень многое. Сионистское движение добивалось свободы выезда в Израиль, а демократическое поддерживало свободу выезда вообще. В “свободе выезда во­обще” национальные цели растворялись, а нэшира облачалась в благородные одежды свободного выбора. С точки зрения демократов нэшира была даже желательна, поскольку расши­ряла рамки борьбы за общую демократизацию страны. Воп­рос о том, насколько это могло быть вредно для самого сио­нистского движения, серьезно не рассматривался. Вместо это­го выдвигалось ничем, по сути, необоснованное в то время ут­верждение, что советским властям было все равно, куда ехали люди. Некорректно сегодня подкреплять это утверждение за­дним числом. За границей власти могли демонстрировать без­различие, а внутри ситуация была иной, и нам неоднократно давали это почувствовать. Пресса обыгрывала этот вопрос. На допросах и в ОВИРе он поднимался.

На Западе мнения разделились. Израильский истеблиш­мент возражал против нэширы, но не знал, как с ней бороться и допустил ряд ошибок, объективно способствовавших уве­личению нэширы. Истеблишмент еврейского мира поддер­живал позицию Лишкат Акешер, но не вполне откровенно и уж тем более не публично, поскольку это противоречило при­нципам демократического окружения, в котором он находил­ся. “Проблема нэширы породила глубокие философские спо­ры относительно будущего еврейского народа. Из двух осно­вных версий одна сводилась к возрождению еврейского госу­дарства и сионистской мечте о собирании на земле истори­ческой родины еврейского народа рассеянных сынов ее. Дру­гая отражала свойственные духу времени принципы свободы и демократии, при которых личности имели свободу выбора, позволявшую им самим определять собственную судьбу. Участники этих споров разделились на два основных лагеря: сторонников Израиля и защитников “свободы выбора””.[14]

Большинство активистов на Западе поддерживало нэширу. Пройдя хорошую школу в борьбе за права человека, они вос­принимали сионистское движение в Советском Союзе как правозащитное. А поскольку право на эмиграцию и свободу передвижения говорит о праве ехать, куда угодно, совсем не обязательно в Израиль, и поскольку сами американские акти­висты ехать в Израиль не собирались, они воспринимали нэ­ширу как нормальную составляющую движения. Если доба­вить к этому, что накануне Второй мировой войны американ­ское правительство отказалось принять еврейских беженцев из Германии, что стало настоящей травмой национального самосознания, то станет понятным, что не было никаких шан­сов убедить корневые самодеятельные американские органи­зации встать в этом вопросе на сионистские позиции. Боль­шинство их членов воспринимало исход евреев из Советского Союза как акт спасения еврейских жизней из когтей зара­женной ан­тисемитизмом жестокой страны. “Каждый выехав­ший из Со­ветского Союза еврей – это прежде всего спасенная для евре­йского народа жизнь”, – говорили они.

Само понятие нэширы было им не вполне понятно. На За­паде право на свободу передвижения является естественным и само собой разумеющимся. Английской слово “visa” пере­водиться как разрешение на въезд в определенную страну. Нет отдельного термина для обозначения разрешения на вы­езд из страны. Между многими западными странами даже ви­зы на въезд не требуется. Человек просто покупает билет и едет туда, куда пожелает, это его частное дело, до которого никому нет и не должно быть дела. Поэтому никому в голову не придет осудить, скажем, американского еврея, переехавше­го на постоянное жительство в Англию, или южноафри­канс­кого еврея, переехавшего в Канаду. За право на такой пе­реезд не нужно бороться, он никого не касается и никому не угро­жает. То же самое происходит с отношением к нэшире в современной России и других государствах бывшей Россий­ской империи, в которых люди получили право пользоваться свободой передвижения.

В свободном мире вопросы национальной идентификации и сионистской идеологии являются предметом заботы госу­дарства Израиль и ряда еврейских организаций, но они совсем необязательно сводятся к тому, чтобы все евреи переезжали жить в Израиль. Люди могут приезжать в Израиль в качестве туристов, участвовать в благотворительности для Израиля, вкладывать деньги в израильскую промышленность, моло­дежь может проходить службу в израильской армии, если за­конодательство стран их проживания это позволяет. Многие израильтяне живут и работают за границей, и это не считается чем-то предосудительным (они мобилизуются, когда стране угрожает опасность). Сионизм на Западе не пассионарен и не экзальтирован. Он нормален и естественен, и является од­ним из основных идеологических течений еврейского мира.

– В семьдесят третьем году нэшира стала явлением, заслуживающим серьезного внимания. Каково было ваше отношение к этой проблеме? – обратился я к Джерри Гуд­ману, генеральному директору Нэшенел Конференс.[15]

– Вначале мы достаточно агрессивно поддерживали по­зицию Лишкат Акешер. Это был один из тех вопросов, по которым у нас возникли серьезные разногласия с “Объединением советов в поддержку советских евреев”. Большин­ство активистов, с которыми мы поддерживали контакты в Советском Союзе, свыше девяноста процентов, были про­тив нэширы, потому что они считали, что нэшира угрожает всему движению за выезд.

– Помимо моральных соображений, это была основная причина. Мы считали, что те, кто хочет попасть в США, должны сами пробивать этот путь.

– Мы занимали такую же позицию. Мы не были против приезда евреев в Америку. Мои родители приехали сюда. Но мы считали, что это должна быть отдельная борьба. Эти люди должны были добиться того, чтобы можно было прийти в американское посольство и подать документы.

Двойственность собственного положения, при котором американские активисты были свободны в любой момент пе­реехать в Израиль, но предпочитали жизнь в комфортной ди­аспоре, во многом определяла их позицию. “Как мы можем советовать кому-либо ехать в Израиль, когда мы сами туда не едем?” – нередко приходилось слышать от наших американ­ских гостей. У многих еще не зажили травмы той страшной войны, и некоторые – меня это поражало, поскольку они приезжали как представители еврейских организаций, – ис­кренне приглашали отказников ехать… в Соединенные Штаты. Они говорили с нами так, как говорят между собой люди свободного мира, забывая, что мы родились и выросли в со­вершенно иных условиях – притеснения, ассимиляции и нес­вободы. “Голда Меир, бывший премьер министр Израиля, в обращении к международной конференции по советским ев­реям, состоявшейся в январе 1976 года в Иерусалиме, объяс­няла, что условия абсорбции не являются единственной при­чиной нэширы. Контакты североамериканских и европейских активистов с отказниками порой склоняют советских евреев выбрать западные страны”.[16]К началу восьмидесятых годов нэшира достигла восьмиде­сяти процентов всех выезжающих. Но и тогда позиция запад­ных активистов не изменилась. “Снижающиеся цифры эмиг­рации и растущая дискриминация евреев сами по себе доста­то­ч­но плохи, чтобы западные евреи сверх этого препят­ство­вали им ехать в страну по их собственному выбору” – бы­ла формула ответа.[17]

– Вы стремились просто спасти советских евреев,  или вам было важно, чтобы они прибыли в Израиль? – обра­тился я к Венди Айзен, автору книги “Мы тоже в борьбе” (Канада 1989 год), одному из лидеров канадской организа­ции “35” в Монреале и позднее председателю отделения советских евреев Канадского Еврейского Конгресса.[18]

– Мы боялись, что “нэшира” разру­шит еврейское движение. Советские евреи боролись за право вернуться на историческую родину, а все боль­шее число эмигрантов оказыва­лось в Чикаго, Торонто или на Брай­тон Бич. Мы думали, что нэшира спо­собна при­­вести к закрытию ворот… но ка­ким-то образом этого не про­изошло. Я пишу об этом в моей книге. Лева­нон и мно­гие израильтяне пола­гали, что Советы могут прекратить разре­шать выезд в Израиль на том ос­новании, что репат­риация евреев на историческую роди­ну превращается в мошенничество. Они полагали, что ре­шением для прекращения нэширы может стать закрытие офисов Хиаса и сокращение помощи советским евреям в Ладисполи.

– У Хиаса был штат, заинтересованный в получении средств и зарплат.

– Евреи слышали о безработице в Израиле, о плохом об­ра­щении с новоприбывшими. Их отправляли в Арад, ко­гда они хотели поселиться в Иерусалиме. Они не знали ив­рита… Я помню, как мы, две молоденькие соплюшки, при­ехали в Израиль в семьдесят шестом году. Мы возомнили, что сможем остановить поток нэширы… записывали на ма­гнитофон впечатления людей, которые успешно прошли абсорбцию, и отправляли записи в Советский Союз. За ле­то мы проинтервьюировали шестьдесят человек. Не все впечатления были положительными, двенадцать пленок пришлось выбросить. Потом мы пошли на радио “Свобода” в Нью-Йорке, они взяли наши записи и проигрывали эти пленки на Советский Союз. На радио “Свобода” мы встре­ти­лись с людьми из Объединенного еврейского призыва (UJA – Unaited Jewish Appeal, Ю.К.), собиравших деньги для Израиля. Они сказали, что сделают на основании на­ших пленок книгу. “Это будет хорошо для сбора пожерт­вований на абсорбцию”. У каждого были свои маленькие заботы. Я их понимаю, сама одно время работала на эту организацию…

Крупнейшей независимой организацией в Соединенных Штатах была общенациональная организация “Объединение советов”. Стюарт Вертман, ее президент в 1975-77 годах, за­вершил свою каденцию эмиграцией в Израиль.

– Как вы относились к нэшире в личном плане, и как к этому относилась ваша организация? – обратился я к Стюарту.[19]

– Моя личная позиция определялась тем, что мы помо­гали национальному спасению еврейского народа. Я пола­гал, что шансы на то, что новые эмигранты сохранятся как евреи гораздо выше в Израиле, чем в Америке. Мы уже ви­дели, как вели себя новые иммигранты из Советского Сою­за в Америке. Они были гораздо больше озабочены тем, чтобы стать американцами, чем сохраниться как евреи. Они стремились выучить язык и найти хорошую работу, и это – все. Их не интересовала жизнь еврейской общины. Они устраивались и исчезали. Таким образом, я лично был за то, чтобы евреи приезжали в Израиль. “Объединенный Совет” в целом не имел единой политики в отношении нэ­ширы. Лидеры в разных городах самостоятельно опреде­ляли свое отношение. Через несколько лет после моего отъезда лидеры в Чикаго, например, придерживались про­тивоположной позиции.

В той же степени, в которой Израилю было важно, чтобы эмиграция шла в Израиль, нееврейскому Западу было выгод­но, чтобы это был поток беженцев из Советского Союза. В ус­ловиях холодной войны и жесткой конкуренции двух общест­венно-политических систем, никогда не прекращавшейся, нес­мотря на детант, Западу была выгодна наглядная демон­стра­ция того, что люди бегут от коммунистической диктату­ры на Запад.

Нэшира благосклонно воспринималась также во враждеб­ных Израилю арабских странах, но это было слабой компен­сацией для геополитических устремлений советского блока, престижу и внутренней стабильности которого наносился урон.

– Кто занимался приемом репатриантов в Вене? – спросил я Якова Кедми. – Сохнут?[20]

– За границей этим всегда занимался Сохнут. После то­го, как несколько семей попало к американцам напрямую и об этом написали в Россию, время от времени стали появ­ляться новые просьбы такого рода. Вначале это не вызы­вало серьезных опасений. Израиль добился от США, чтобы репатрианты, приезжавшие в Израиль из Советского Сою­за, имели статус беженцев. США выделяли на программу помощи этим беженцам от шестидесяти до восьмидесяти миллионов долларов в год. На ношрим также распростра­нили статус беженцев со всеми вытекающими из этого по­следствиями. Американцы давали эти деньги израильско­му правительству, а правительство переводило их Сохну­ту, поскольку Сохнут неправительственная организация. Сохнут переводил ношрим в руки представителей Джойнта и Хиаса в Италии. Почему в Италии? Потому что в Италии еще со времен Второй мировой войны остался перевалоч­ный пункт для евреев из восточной Европы, и там всегда были представители Хиаса и Джойнта, а в американском посольстве в Риме находились представители американс­ких иммиграционных властей. Так сложилось исторически. После войны эмиграция евреев шла морским путем, т.е. нужна была страна с хорошими портами, и Италия в этом смысле подходила идеально. Американское посольство в Вене не было приспособлено для этих целей. Поэтому ев­реев из Вены направляли в Рим. Американские организа­ции приняли советских евреев с удовольствием, поскольку это давало им средства на существование. Австрийцы уди­вились такому повороту, но смотрели на это сквозь паль­цы, поскольку не хотели с евреями связываться. Начиная с семьдесят седьмого-семьдесят восьмого годов, когда ста­ло ясно, что нэшира захлестнет весь поток, израильтяне спохватились и начали обсуждать эту тему.

– Представителей бюро по связям там не было?

– Были, были… Это получилось по недомыслию, вопре­ки всем законам и логике. Австрийские власти не понима­ли, почему люди едут не в Израиль, если в визе написано “Израиль”. После того, как процесс принял угрожающие ра­змеры, попытались что-то сделать, но было слишком позд­но. В этом деле было слишком много интересантов, а в Из­раиле смотрели сквозь пальцы. Еще в семьдесят втором году в политических структурах стали обсуждать вопрос о том, как закрыть нэширу. Подняли вопрос в Херуте, и – что? Русская его часть во главе с Леей Словиной катего­рически воспротивилась любым попыткам препятствовать прямому выезду евреев с израильскими визами в Соеди­ненные Шта­ты, считая, что это будет нарушением прав че­ло­века. Под их давлением Бегин на это тоже согласился. Позже, когда стало ясно, что положение становиться ката­строфи­ческим, Ицхак Рабин хотел поднять этот вопрос перед ев­рейскими организациями. Он обратился к Бегину за под­держкой, но Бегин ответил, что предпочел бы обсу­дить этот вопрос после выборов. А после выборов, когда Бегин пришел к власти и перед ним еще раз поставили этот воп­рос, он спокойно ответил, что ему нужна поддерж­ка амери­канских евреев по вопросу Иудеи и Самарии, поэтому он не будет входить с ними в конфликт из-за нэширы.

– Бегин пришел к власти только в семьдесят седьмом году.

– Да, и это снова было пущено на самотек. Договори­лись – по слабоумию, что люди едут не в Израиль, потому что они не знают, что это такое. Давайте, мол, направим туда представителей Сохнута, и они будут вести разъяс­нительную работу и уговаривать людей ехать в Израиль. Эту систему возглавила Лея Словина. Она начала наго­нять в Вену и в Рим десятки посланцев. Далее возникали другие “мудрые” планы – сделать большой перевалочный лагерь возле Неаполя и не допускать туда представителей Хиаса в течение первой недели пребывания там ношрим. Эту неделю предполагалось использовать для “промывки мозгов” нашими людьми. Те, кто после этого захотят ехать в Америку, пусть едут. Остальные – в Израиль. Я говорил тогда, что из этого ничего не выйдет, что ношрим поедут в Израиль только если у них не будет иного выхода.

– Леванон пытался играть в этом какую-нибудь роль?

– Он пытался поднимать эти вопросы, но поскольку у него не было поддержки правительства, а американские еврейские организации отказывались по этому вопросу со­трудничать, то… Хиас и Джойнт всегда занимались евре­ями, которые ехали не в Израиль. Когда некоторая часть евреев, приехавших в Израиль, начала уезжать, ими тоже занимались Хиас и Джойнт в Италии, помогали оформлять эмиграцию в Соединенные Штаты. Несмотря на то, что они уезжали уже из Израиля, Хиас добился сохранения для них статуса беженцев.

– Беженцы из Израиля? Почему американское правите­льство пошло на это?

– Американское правительство пошло на это под давле­нием местных евреев. Они говорили: “Мы знаем, что это неправильно, но мы не хотим вступать в конфликт с еврей­скими организациями. Мы не хотим, чтобы нас обвиняли в антисемитизме”. Люди из администрации мне совершенно спокойно говорили: “Защитите нас от ваших евреев, и все будет нормально”. Но постепенно мы увеличивали давле­ние. Мы говорили, что это ненормально, когда на средства, собираемые для Израиля, еврейские организации помога­ют евреям выезжать из Израиля в Соединенные Штаты. Тогда было принято решение, что те, кто прожил в Израиле больше года, не будут получать помощь американских ев­рейских организаций в Италии.

– Я присутствовал на выступлении одного маститого израильского ученого, руководившего в свое время центром по изучению восточноевропейского еврейства. Он говорил, что не рекомендовал правительству привозить в Израиль ношрим по следующим соображениям: “Они могут устро­ить крайне неприятные демонстрации. Что вы будете де­лать, если они откажутся, например, выходить из само­лета?” Я не помню случая, в том числе при массовой эми­грации начала девяностых годов, чтобы кто-нибудь из со­ветских евреев отказывался выходить из самолета. Мне непонятна такая позиция.

– Это как в том анекдоте про немецкого профессора. Он отрубал мухе лапку и говорил: “Беги”. Муха бежала. Потом он отрубал ей еще одну лапку, и снова говорил: “Беги”. Му­ха снова бежала. Так он отрубил ей все лапки. Когда после этого он сказал ей “беги”, она не побежала. Тогда в журна­ле наблюдений появилась запись: “Муха без ног не слы­шит”. То же самое. По-серьезному этот вопрос никто не об­суждал, потому что это означало войти в конфликт с аме­риканскими еврейскими организациями.

– Кто из американцев проявлял наибольшее упорство?

– Хиас, Джойнт и американские НАКРАК (National advi­sory community relations advocatory councils, Ю.К.), которые состояли из представителей общин, и общины это поддер­живали… у них возникал такой прилив деятельности! Каж­дая организация поддерживала это по своим мотивам – экономическим, политическим или административным, но аргументировали они это борьбой за права человека, за свободу передвижения. Борьба за права человека и за сво­боду передвижения вдруг перестала их волновать, когда началась алия из Эфиопии. Вот черных евреев в Америку нельзя было пускать, они все должны были ехать в Изра­иль. Никакие Джойнт и Хиас не занимались тем, чтобы по­мочь им перебраться в Америку, их – только в Израиль.

Позиция Леи Словиной в изложении Кедми удивила меня. Лея выросла в столице Латвии Риге, увлеклась сионистскими идеями с ранней юности и в дальнейшем посвятила жизнь си­онистскому движению.

– Лея, почему вы так категорически возражали против прекращения выезда евреев с израильскими визами в Шта­ты?– обратился я к ней.[21]

– В то время я возглавляла отдел алии из Советского Союза в Сохнуте. Если вы меня спросите, как я и мое окру­жение относились к нэшире, ответ будет однозначно отри­цательный. Но вопрос не так должен стоять. Суть вопроса в политике в отношении нэширы. Можно сожалеть, что есть нэшира, можно усилить пропаганду в пользу алии, а можно предпринимать действия административного харак­тера, препятствующие “нэшире”. Если бы в семьдесят пе­рвом году Нехемия Леванон не допустил ни одного случая нэширы – “Мы этим не занимаемся, делайте что хотите”, – возможно, все было бы иначе.

– По израильским визам – в Израиль. Что может быть естественней для советского человека?

– Конечно, были непродуманные действия… Когда нэ­шира стала больше алии – это семьдесят шестой-семьде­сят седьмой годы, я была категорически против Шперлин­га, Кедми, я была против всех. Я была против примене­ния административных мер для прекращения нэширы. По­чему? Потому что считала это бумерангом, который ударит по нам самим. В этом случае Израиль будет выглядеть в глазах евреев как второй Советский Союз.

– Не улавливаю… Советский Союз выпускал евреев то­лько в рамках воссоединения семей, и ключи к эмиграции находились в его руках. А здесь на виду у всего мира разво­рачивался грандиозный еврейский гешефт, при котором, получив нотариально заверенные вызовы от израильских родственников и разрешение на выезд в Израиль, ношрим с помощью Израиля меняли направление и разъезжались по всему миру. Вам не кажется…

– А если они не хотят ехать в Израиль?

– Не хотят, не надо. Пусть сами пробивают дорогу в Соединенные Штаты и другие страны. Почему нужно ре­шать проблему улучшения их личного благополучия за счет сокращения алии и ухудшения шансов на выезд тех, кто остался за “железным занавесом”?

– Любая виза – это разрешение на въезд, не обязываю­щее человека въехать в страну. Когда человек с разреше­нием на въезд в Израиль прибывает в Вену или другой го­род, он свободный человек. Все зависит от того, какая страна его примет.

– Он-то свободен, а вот те, кто остались в Советском Союзе, совсем нет. Их судьбу будут решать советские власти, в том числе и на основании его поведения… не го­воря уже о месте оле, которое он занял в выездной квоте.

– Вы не можете заставить человека быть моральным. Вы можете заставить его соблюдать закон. “Да, я исполь­зовал израильский путь, а теперь насыпьте мне соль на хвост”.

– Но Израиль не обязан устраивать его судьбу, если он в Израиль ехать не собирается.

– Израиль и не устраивал его судьбу. Это были Хиас и евреи США, сыгравшие центральную роль в открытии во­рот Советского Союза и мощно помогавшие Израилю. Они выросли с травмой от того, что их родители не сделали до­статочно, чтобы перевезти евреев из нацистской Германии в Америку. Они верили, что в Советском Союзе есть прес­ледования, и говорили Израилю: “Мы даем вам деньги на абсорбцию, мы идем в первых рядах борьбы за выезд ев­реев, и мы хотим, чтобы любой еврей, в том числе тот, ко­торый хочет жить не в Израиле, имел возможность жить там, где у него есть возможность быть евреем, быть в ев­рейской общине. Мы за то, чтобы они ехали в Израиль, но если кто-то не хочет ехать в Израиль, мы просим еврейс­кую страну помочь ему выбраться из Советского Союза. Израиль не мог сказать “нет”.

– Мог! Потому что это угрожало продолжению алии.

– Это не соответствует фактам. Советскому Союзу бы­ло наплевать, куда ехали евреи. Он прекрасно знал, что вызовы фиктивные. Там было решение выпустить опреде­ленное число евреев, а куда они едут, неважно. Даже нао­борот, я видела документы ЦК, в которых успокаивали ара­бов, заявлявших протесты против выезда евреев. Со­ветские власти говорили: “Это формально. Большинство в Израиль не едет…”

В этом рассуждении есть элемент “коридорной” мудрости. Я еще раз хочу подчеркнуть данный момент. Сегодня, зная, как все завершилось, мы можем сказать, что – да, Советский Союз смотрел на нэширу в некотором смысле сквозь пальцы. А если мысленно вернуться в то время и рассмотреть все “за” и “против” в непростом, порой импульсивно выстраиваемом уравнении сил, влияющих на уровень эмиграции, то картина предстанет иной: риск потери алии из-за нэширы был очень серьезным. Глядя назад, можно объяснить резкое сокращение эмиграции в первой половине восьмидесятых годов эффектом Афганской войны в международных отношениях, но в проти­востоянии с властями нам приходилось выслушивать от влас­тей и другие речи: “О какой репатриации вы говорите. Посмо­трите, куда они все едут… Пора прихлопнуть всю эту лавочку”.

Мы писали письма протеста, у нас были предложения, много предложений. Это была естественная реакция людей, выросших в Советском Союзе и обладавших советской мен­тальностью. Сегодня, оглядываясь назад, я думаю, что многие наши представления были довольно наивны. Мы выросли в условиях изоляции и слабо представляли себе, как функцио­нирует свободный мир. Но я уверен в одном: если бы в те го­ды (до свободной эмиграции) выезд из СССР осуществлялся через Израиль, нас было бы здесь на сто тысяч человек боль­ше. Реэмиграция из Израиля существовала всегда и воспри­нималась как часть нормального миграционного процесса. В отношении русскоязычных евреев при сохранении статуса беженцев она составляла около семи процентов, что являлось сравнительно невысоким показателем. Я не думаю, что циф­ры увеличились бы значительно, если бы весь эмиграционный процесс – вплоть до реального открытия ворот – шел через Израиль.

Восемнадцатилетняя война против нэширы была в дейст­вительности разделена на два периода: 1971-1981 и 1989-1991 годы. Однако, и в промежутке между активными фазами ев­рейский мир по обе стороны Атлантики занимался этим воп­росом, осуществлялись специальные встречи, формулирова­лась политика. Проведение Третьей международная конфе­ренции по советским евреям (1983 год) первоначально плани­ровалось в Париже. Однако, израильтяне опасались, что кон­ференция в Европе примет более универсальное направление, и она была перенесена в Иерусалим. Была достигнута предва­рительная договоренность о том, что вопрос нэширы на кон­ференции обсуждаться не будет – с тем, чтобы обеспечить ев­рейское единство. Однако, Арье Дульчин, тогдашний глава Еврейского Агентства и активный противник нэширы, все-та­ки поднял этот вопрос. В результате разгорелись жаркие спо­ры, которые лишь подтвердили наличие различных позиций сторон. Советский Союз реагировал на конференцию крайне отрицательно и, возможно, в качестве контрмеры, создал в том году “Антисионистский комитет советской обществен­ности”, призванный противодействовать эмиграционному движению и подрывать доверие к еврейскому государству.[22]

Выбор страны проживания определялся уровнем национа­льного сознания, и нужно признать, что у советских евреев он был недостаточно высок. Однако, если бы им был предостав­лен выбор между выездом в Израиль и продолжением жизни в Советском Союзе, подавляющее большинство предпочло бы выезд. Так и произошло в 1989 году, когда выезд стал сво­бодным, и была открыта отдельная дорога в Соединенные Штаты, ограниченная иммиграционной квотой.

– Как вы лично относились к нэшире? – обратился я к Шо­шане Кардин, председателю “Национальной конферен­ции в поддержку советских евреев” в то время.[23]

– Я считала, что это неправильно, когда человек выез­жает по израильской визе, а затем в Вене или Ладисполи выпадает с намеченного маршрута и отправляется в Сое­диненные Штаты. Должна сказать, что мое мнение не было популярным, отнюдь. Мне приходилось буквально бороть­ся с организованной общиной. Они говорили – “свобода выбора”, а это очень важная вещь в Соединенных Штатах. Я отвечала, что у меня тоже есть свобода выбора, и мой выбор состоит в том, чтобы не давать деньги приезжаю­щим в Соединенные Штаты по израильской визе. В восе­мьдесят седьмом-восемьдесят восьмом годах такой под­ход был еще непопулярен. Затем Айб Фоксман из Анти­диффамационной лиги пригласил меня выступить перед правлением его организации. Айб Фоксман сделал это, поскольку занимал по нэшире ту же позицию, что и я. По­сле войны он в течение трех лет жил в лагере для переме­щенных лиц, пока не получил разрешение на въезд в Сое­диненные Штаты. Он считал, что если вы хотите приехать в Соединенные Штаты, вы должны подавать документы в Соединенные Штаты. Проблема состояла в том, что в Со­ветском Союзе в то время еще не существовало соответ­ствующих дипломатических инструментов. Нам нужно бы­ло уговорить Советский Союз, чтобы американцы могли выдавать визы желающим выехать в Америку – в Москве, и мы должны были уговорить Соединенные Штаты открыть прямой канал выезда в Соединенные Штаты. Задача была очень непростая. Я выступила перед национальным прав­лением Лиги, и правление проголосовало в поддержку мо­его предложения. Лига была первой общенациональной организацией, которая поддержала раздельные каналы выезда – по израильским визам в Израиль, по американс­ким – в Соединенные Штаты.

– И желающий выехать в Соединенные Штаты дол­жен был подавать документы на выезд в Соединенные Штаты?

– Именно так. Было важно, чтобы американское прави­тельство обеспечило возможность выдачи виз и чтобы Со­ветский Союз позволил американским самолетам призем­ляться в Москве или чтобы американцы разрешили совет­ским самолетам перевозить эмигрантов в Нью-Йорк. Мы хотели осуществления прямой воздушной связи между Нью-Йорком и Москвой.

– Разве до этого не было прямой воздушной связи?

– Не для беженцев.

– Я слышал, что речь шла также о квоте…

– Да.

– Когда это произошло?

– В восемьдесят девятом году.

– Как это развивалось, и кто принимал решения?

– Появилась озабоченность, вызванная высоким потен­циалом эмиграции в Соединенные Штаты. Возник вопрос о том, ктó будет финансировать эмигрантов и каким образом еврейские федерации будут ими заниматься. Когда они при­бывали как беженцы, принимавшие их федерации ре­шили, что никогда не будут зависеть от государственных поступлений. Когда мы поняли, что цифры могут быть ог­ромными, был создан “Безымянный комитет”. В этом коми­тете принимали участие Макс Фишер, я – в качестве прези­дента Национальной конференции, Мендель Берман, Билл Берман, бывший президентом Совета еврейских федера­ций. Таким образом, там были мы четверо плюс глава им­миграционной службы правительства Соединенных Шта­тов и представитель министерства иностранных дел. Ад­министрация предложила нам квоту в двадцать пять тысяч, но мы сказали, что нам нужно сорок тысяч, чтобы обеспе­чить продолжение процесса объединения семей. Мы ска­зали, что еврейская община сможет финансово поддержи­вать такое число людей, и они не станут бременем для го­сударства. Затем мы обратились к американскому прави­тельству, чтобы оно добилось от советских властей возмо­жности подавать на выезд в Израиль или Америку”.

Макс Фишер, один из богатейших и влиятельнейших евре­ев Америки, был убежден, что, во-первых, иммигранты были нужны Израилю, а не американской еврейской общине, а во-вторых, советские евреи будут потеряны, если они приедут в Америку, в то время как в Израиле они вернутся к еврейско­му народу.[24]

К концу1989 года эмиграция из Советского Союза стала практически свободной. В это время администрация Буша со­гласилась увеличить квоту на въезд советских евреев с 25 до 40 тысяч человек. Советский Союз согласился на прямой вы­езд в Соединенные Штаты параллельно с выездом в Израиль. Затем такая же возможность появилась и в отношении других западных стран. Эмиграционный процесс нормализовался, и вопрос нэширы из плоскости политической перешел в плос­кость моральную, потеряв свою злободневность и актуаль­ность. С 1948 по 2001 год в Израиль из Советского Союза вы­ехало 1,120,102 человека. В другие страны – 676,100 человек.[25]

 

---