Глава 1. К истокам современного еврейского мира

Эпоха Просвещения

Это была эпоха великих научных открытий (Ньютон, Паскаль, Лейбниц), критического пересмотра устоявшихся представлений, в том числе религиозных, эпоха гуманистов и реформаторов. Это был век Вольтера (1694-1778), утверждавшего, что “для мысля­щего человека нет ни француза, ни англичанина: кто нас просве­щает – наш соотечественник” и девизом которого было – “разда­вите гадину” (католическую церковь!). Это был век Руссо, Мон­тескье, Дидро, век Лессинга, Шиллера и Гете, век Джефферсона и Франклина и других философов-гуманистов. Это было время борьбы за политические свободы и гражданское равенство, за религию разума и гражданское общество, за отделение религии от государства. Под напором этих идей авторитет церкви и рели­гиозная юдофобия несколько ослабели, а общая обстановка стала терпимее.

Под влиянием Просвещения на рубеже восемнадцатого-девят­надцатого веков начало развиваться движение еврейского Просвещения (“Аскала”), ставшее идейным источником всех цен­тральных течений национальной мысли. В иудаизме оно стиму­лировало и реформизм, и неоортодоксию. В светской сфере – ассимиляцию, но в то же время национально-культурное возрож­дение и политический сионизм. Иными словами, современный еврейский мир вырос из жарких споров между сторонниками и противниками “Аскалы” и из дискуссий внутри самого этого дви­жения. По нашей доброй еврейской традиции споры и дискуссии продолжаются по сей день.

У подвижников “Аскалы” были благие намерения – они стре­мились улучшить экономическое и социальное положение ев­рейских масс.

Евреи не имели права жить в одних домах с христианами, нес­ти государственную службу, владеть недвижимостью; их промы­сел был ограничен в основном торговлей и ростовщичеством; они должны были платить ту или иную форму подушного нало­га; их численность не должна была превышать установленной нормы и во многих местах право на брак мог получить только старший сын; время от времени их изгоняли с конфискацией имущества.

В идеологическом пантеоне церкви евреям было определено страдание как вечное наказание “за убийство ее Сына Бо­жия”. Пасторы человеческих душ в те времена (а некоторые и поныне) не очень отягощали себя доказательством вины и при­частности к ней тех или иных людей. Таково было тогда право­судие – сразу всем и на все поколения, и не дай Б-г им было выйти за пределы заданной исторической роли. Тут надо обра­тить внимание на слово “вечное” – нет евреев, и нет наг­лядного примера. Утонченный садизм “человеколюбивых” отцов церкви заключался в том, что мучить надо, “вечно”, но не до смерти. Еще “в 1120 году римский папа Каликст II писал: “Хо­тя еврейское вероломство достойно безоговорочного осуждения, тем не менее, благочестивым христианам не следует жестоко уг­нетать их, ибо через них доказывается истинность нашей соб­ственной веры. В 1205 году папа Иннокентий III, считавшийся покровителем евреев, запретил их убийство и насильственное крещение, но велел всем монархам Европы порабощать их и дер­жать в качестве бесправного и низшего сословия”.[1]

Бесправное положение евреев несло еще одну теологическую нагрузку – стимул к крещению и соблюдению заповедей Нового Завета. Ведь страдания можно было легко преодолеть − доста­точно было перейти в христианскую веру.

Коммунистическая идеология, к созданию которой, как и к созданию христианства, евреи приложили немало усилий, неред­ко использовала впоследствии те же механизмы поощрения-при­нуждения, что и христианство. Начиная с сороковых годов прош­лого века, когда коммунизм безбожной советской империи стал приобретать религиозные черты, а Генералиссимус Сталин – бо­жественный ореол (“отец народов”, “непогрешимый вождь и учи­тель”), евреев снова “призвали” к их исторической роли − слу­жить наглядным примером страданий и преследований, искупи­тельной жертвой ошибок и просчетов режима, той кровью обще­го преступления, которая должна была сплотить его участников и держать в страхе и подчинении всех остальных.

В наиболее завершенном виде идеи Просвещения проявились во время Великой французской революции. Все население Фран­ции было провозглашено единой нацией, объединенной едиными законами. “Декларация прав человека и гражданина”, опублико­ванная 26 августа 1789 года провозглашала, что все граждане рождаются свободными и равными и что каждый из них обладает неотъемлемыми естественными правами − на жизнь, на свободу и на собственность. Просвещенные еврейские умы и значитель­ная часть еврейского населения с энтузиазмом поддержали “Дек­ларацию”. Под влиянием молодой победоносной республики не­которые страны ввели равенство граждан, другие делали шаги к улучшению положения евреев.

В этих условиях еврейские “Просветители” призывали отбро­сить национальную обособленность и приобщаться к общечело­веческим ценностям, осваивать язык и культуру стран прожи­вания, получать светское европейское образование. Они стреми­лись порвать с бесконечными циклами преследований и прекра­тить галут, продолжавшийся уже 1800 лет, осесть и стать “как все”, сохранив только свою веру.

Но религия предполагала служение Б-гу и ожидание Мессии, который выведет их в Землю Обетованную. Это было ключевым моментом национального самосознания, еврейской националь­ной идеей. Таким образом, эмансипация поставила перед ними немыслимый ранее вопрос: кем является еврей в свободном госу­дарстве? Чужестранцем, проживающим в изгнании и живущим мечтою о Мессии, или французом, не отличающимся от сооте­чественников ничем, кроме религии? Будут ли французские ев­реи продолжать свою многотысячелетнюю историческую мис­сию или в результате эмансипации Франция станет их конечной остановкой? Что такое вообще еврейский народ: религия, этни­ческая общность, нация, цивилизация? (Эти вопросы актуальны и сегодня и имеют различные “правильные” ответы – в зависимос­ти от религиозной, культурно-исторической или политической ориентации людей, их обсуждающих).

Сторонники “Аскалы” призывали реформировать религиозное учение, чтобы облегчить участие евреев в общественной и эконо­мической жизни и превратить их в полноправных граждан. Сох­ранив свою религиозную идентичность, они готовы были отка­заться от библейской заповеди вернуться в Землю Израиля.

Французский просветитель Шмуэль Леви писал: “Франция, которая первой прекратила преследование евреев – она наш Из­раиль, ее горы – наш Сион, ее реки наш Иордан”, а Давид Фрид­лендер, ученик одного из основателей “Аскалы” Мендельсона, предлагал убрать из молитвенника всякое упоминание об Иеру­салиме и провозглашал: “У евреев нет иной родины кроме Прус­сии, и за ее процветание они должны молиться”.[2]

К середине девятнадцатого века эмансипация евреев Цент­ральной и Западной Европы в основном завершилась. В боль­шинстве стран они обрели права полноправных граждан. И хотя процесс освобождения шел неровно, и эмансипация сменялась реакцией, многие ограничения были отменены, открылся доступ в светские учебные заведения, и евреи с успехом воспользова­лись этим. Они стали художниками, промышленниками, журна­листами, литераторами, учеными и к концу девятнадцатого сто­летия занимали уже видное положение, проложив себе дорогу к верхним слоям просвещенного европейского общества. Многие тысячи при этом перешли в христианство. Оставшиеся в иуда­изме молились в “исправленных” синагогах, походивших на христианские молитвенные дома (в Германии, например, молились по-немецки, и служба сопровождалась органной му­зыкой).

Ортодоксальные раввины не стремились их вернуть. Они счи­тали, что “просветители” должны навсегда исчезнуть из еврей­ской жизни и не увлекать народ к полной ассимиляции и исчез­новению.

Ошибались и те и другие. Если одни под влиянием “просве­щения” поверили, что освоив язык и культуру окружающей сре­ды и подправив свою религию, они смогут стать немцами, фран­цузами, австрийцами “Моисеева закона” или даже просто нем­цами, французами, австрийцами, то другие не учли силы проти­водействия среды и мощи нового, расового антисемитизма.

Выяснилось, что отказавшись от своего языка и значительной части культурного наследия, отказавшись от еврейской миссии и идеи национального возрождения, они не стали ни французами, ни немцами, ни венграми. Они остались визуально, ментально и духовно евреями, отличавшимися от местного населения. “Ев­рейский вопрос”, усилиями “просветителей” разрешенный в юридической плоскости, возник с новой силой в плоскости общественной. Появились организации и партии, начавшие бороться против засилия и влияния евреев, против проникно­вения “еврейского духа” в их национальные организмы, против чрезмерного еврейского равноправия.

“Эмансипация оказалась не чем иным, как тонким налетом на поверхности гораздо более сложной действительности… Неев­рейское общество не горело желанием принять в свою среду ев­рея как равного…”[3]

Положение эмансипированного еврея становилось зачастую сложнее, а не легче, чем его собрата в традиционной общине. Выйдя из общины, он терял образованный ею слой защиты и оставался один на один с враждебным окружением. Его успеш­ная конкуренция вызывала лишь зависть и ненависть. Она пол­ностью противоречила образу несчастного и презираемого еврея, который на протяжении веков культивировала христианская Ев­ропа.

Чем больше евреев вступало на путь просвещения и прихо­дило таким образом в соприкосновение и конкуренцию с окру­жающим населением, тем больше усиливалось сопротивление среды, принимавшее порой весьма жестокие формы. Мечта прос­ветителей восемнадцатого века о космополитическом обществе, способном, в конечном счете, объединить весь человеческий род, оказалась несостоятельной.

В средние века, как мы помним, идеологической основой при­теснений была религиозная принадлежность: своим униженным положением и страданиями евреи должны были служить под­тверждением верности христианской религии и неверности своей собственной. Теперь, когда просвещение устранило монополию церкви на идеологию и существенно поколебало ее авторитет, когда в моду вошла наука, весьма кстати пришлась теория Дар­вина “О происхождении видов” (1859). Наукообразной идеоло­гической основой юдофобии становится расизм – сопротивление внедрению в национальный организм (вид, расу) чужеродной расы с ее идеологией, “духом” и вредными обычаями, что нашло свое выражение и в самом термине, определяющем это явление – “антисемитизм”. Появились общественные организации и целые партии, видевшие свое назначение в борьбе с евреями и их влия­нием. В конце 1882 года в Дрездене состоялся первый междуна­родный конгресс антисемитов, опубликовавший “Манифест к правительствам и народам христианских государств, обреченных на гибель по вине еврейства”. Эти силы будут последовательно раскручивать маховик антисемитизма в Европе, особенно в Гер­мании, пока через полвека он не пожнет свою кровавую жатву, уничтожив заодно и их самих.

В начале восьмидесятых годов девятнадцатого столетия начи­нает распространяться разочарование в идеологии “Аскалы”. Этому способствовали и нежелание христианского общества принимать евреев в свою среду, и ощущение евреями собствен­ной самобытности, и кровавые погромы, прокатившиеся по Рос­сии в начале восьмидесятых годов. На фоне упадка Аскалы нача­лось становление национальной и социалистической идеологии.

В России евреи появились в основном в результате расши­рения пределов Российской империи. В восточной части Кавказа и на побережье Черного моря евреи жили еще в эпоху эллинизма. В других местах – за много столетий до присоединения этих тер­риторий к России. Самое большое число евреев оказалось в сос­таве Российской империи в результате трех разделов Польши 1772 – 1795 годов (за счет присоединения территорий Белорус­сии, Литвы, Польши, Украины и Курляндии), а также присое­динения Бессарабии и Царства Польского соответственно в 1812 и 1815 годах. Это еврейское население численностью около мил­лиона человек было культурно однородно.

С Польшей евреям повезло несколько больше, чем с другими странами. Они начали селиться на ее территории в тринадцатом веке, можно сказать – по приглашению: разоренная волной тата­ро-монгольского нашествия, Польша нуждалась в восстанов­лении и развитии своего хозяйства. По Калишскому статуту (1264) евреи получали полную свободу передвижения и торгов­ли; запрещалось притеснять еврейских купцов, разрушать еврей­ские кладбища и нападать на синагоги.

Несмотря на постоянную антиеврейскую пропаганду со сто­роны церкви, еврейская жизнь относительно спокойно продол­жалась в Польше и на подвластных ей территориях вплоть до шестнадцатого-семнадцатого веков. К этому времени местная буржуазия, ремесленники и финансисты почувствовали себя достаточно сильными и начали теснить своих бывших учителей как сделавших свое дело и более ненужных конкурентов. Поя­вились запреты на жительство в определенных городах, погром­ные вспышки. Но власти не лишали евреев возможности зани­маться доходными промыслами. Евреи также продолжали сох­ранять и развивать свою систему образования, суд и общинное самоуправление. Накопленный в этих условиях запас националь­ной энергии еще проявит себя в последующие века, в револю­ционных бурях и сионистском движении двадцатого столетия.

Россия ко времени разделов Польши все еще была страной крепостнической и самодержавной. Долетавшие с Запада либе­ральные веяния были слишком слабы для душной российской атмосферы.

Попытки улучшения положения евреев, чередовались с поло­сами реакции. Александр I (1801-1825) в 1804 году издал вполне терпимое “Положение об устройстве евреев”. Следующий за ним Николай I (1825-1855) выпустил около шестисот законов и ука­зов, ограничивавших их права. Это он в 1827 году издал “Устав кантонистов”, вводивший воинскую повинность с 12-летнего воз­раста и направленный в основном на ускоренное обращение ев­реев в христианство.

При Александре II (1855 – 1881) было отменено крепостное право и проведен ряд либеральных реформ, коснувшихся и ев­рейского населения (отменили запрет на перемещение из черты оседлости в Царство Польское и обратно, разрешили обучаться в университетах, облегчили условия армейской службы, отменили рекрутский набор несовершеннолетних).[4]

Движение еврейского просвещения началось в России на пол­века позже, развивалось медленнее и в несколько иной форме. Идея полной культурной ассимиляции не обладала здесь такой притягательной силой, поскольку культурный и образовательный уровень крестьян и горожан, среди которых жили евреи, был низ­ким. По той же причине не было и такого, как в Европе, стимула к проведению религиозных реформ, облегчавших культурную ас­симиляцию. Вызванное просвещением ослабление религиозного влияния наблюдалось только в новых районах еврейского рас­селения – Одессе и Левобережной Украине.

Основоположником “Аскалы” в России считается Ицхак Бер Левинзон, предложивший ряд преобразований в системе еврейс­кого воспитания и призывавший к изучению европейских языков (Европа всегда была культурным ориентиром для образованных восточноевропейских евреев) и к занятию физическим трудом, в особенности, сельским хозяйством. Уже в первой половине де­вятнадцатого столетия в Варшаве, Умани, Одессе, Кишиневе и Риге “просветители” основали школы, в большинстве которых, правда, преподавание велось по-немецки. “Просветители” также стремились к распространению среди евреев русского языка и литературы и в 1863 году создали соответствующее общество.

Реакция в России также не заставила себя ждать. Уже к концу шестидесятых годов значительно возросло давление со стороны славянофилов, обвинявших “просвещенцев” в прозападных рево­люционных взглядах и во вражде к России и к православию. Как всегда, крупную лепту в антисемитское воспитание добавила православная церковь. Под влиянием реакции энтузиазм “просве­тителей”, направленный на сближение с русским народом и его просвещенной частью, стал ослабевать, а национальная состав­ляющая их деятельности – увеличиваться. В шестидесятых годах начинается подъем еврейской национальной культуры и возрож­дение языка иврит. На иврите и идише создаются литературные произведения, выходят газеты и журналы.

1881год стал для евреев России черным годом: 1 марта был убит царь Александр II. “В группе террористов, подготовивших убийство, оказалась одна еврейка, Геся Гельфман, игравшая вто­ростепенную роль в деле: она содержала конспиративную квар­тиру как сожительница одного из революционеров”.[5] “Послы­шался обычный в эпоху смуты возглас: “Ищите еврея! – писал историк С.Дубнов… – Какое-то зловещее брожение замечалось в низах русского народа, а с верхов чьи-то невидимые руки тол­кали народную массу на большое преступление… Погромы… почти одновременно вспыхнули во многих местах юга России и везде совершались по одинаковому шаблону, в смысле одно­образия действий толпы и бездействия властей”.[6] Министр вну­тренних дел Игнатьев и обер-прокурор священного Синода Побе­доносцев приложили немало усилий для канализации народного гнева в сторону евреев, с тем чтобы погасить революционное брожение и объединить на почве общей ненависти народ и власть.

Погромы начались на христианскую пасху в апреле 1881 года и продолжались с перерывами до 1884 года. По черте оседлости прокатилась волна паники и ужаса. Внутренние области Россий­ской империи были по-прежнему закрыты для евреев, но царское правительство не возражало против их эмиграции на Запад. Бо­лее того, своими действиями оно их к этому подталкивало.

И начался исход, который продолжался до начала Первой ми­ровой войны. За тридцать с небольшим лет около двух миллио­нов евреев переселились из России в Соединенные Штаты Аме­рики, некоторая часть осела в Палестине, Испании и других странах Запада.

Этот исход разметал по миру многие еврейские семьи. Их связь с Россией не прервалась окончательно. Внуки и правнуки уехавших примут самое активное участие в борьбе за нашу сво­боду. Это они в шестидесятые-девяностые годы двадцатого сто­летия создадут мощные организации, которые будут сотрясать общественное мнение Запада бесконечными акциями протеста. Это они будут лоббировать парламенты и правительства своих стран в нашу поддержку. Это они будут посылать нам книги, деньги и вещи, чтобы мы могли выжить в “отказе”. Это они неп­рерывным потоком будут приезжать в Советский Союз через кордоны “железного занавеса” и на встречах с отказниками пов­торять как молитву: “Дорогие, ведь если бы наши родители тогда не уехали, мы оказались бы на вашем месте”. Мне неоднократно приходилось участвовать в таких встречах. Их неизменно прони­зывал какой-то особенный дух единения… общности… нацио­нальной судьбы. Это трудно передать словами.

1881 год стал шоком для российских “просветителей”. Их на­дежды вдребезги разбились о волну кровавых погромов и стену равнодушия русской интеллигенции, которая, за редкими исклю­чениями, не только не выразила протеста против разворачивав­шейся трагедии, но и приложила руку к антисемитским подстре­кательствам.

 Сионизм

“Восьмидесятые годы, – писал С.Дубнов, – были промежу­точным моментом меду двумя эпохами просвещения и нацио­нального движения. То было время растерянности и отчаяния для одних, пробуждения и искания новых путей для других. Слабых духом дробил молот трудного времени, сильных ковал и укрепил для борьбы. Только к концу девяностых годов из этого хаоса смутных настроений и душевных порывов выделяются ясные очертания новых идейных течений, выступают фигуры вождей и творцов в общественной жизни и в литературе. Наступает новый ренессанс, тесно связанный с национальным движением, которое приняло определенные формы после первого конгресса сионис­тов в 1897 году”.[7]

2 мая 1860 года в Будапеште родился Теодор Герцль (1860-1904). Он был воспитан в духе “Просвещения”, стал доктором юридических наук, но посвятил себя литературной и публи­цистической деятельности, в которой проявил блестящие способ­ности. В 1891 году он оказался в Париже в качестве коррес­пондента влиятельной либеральной австрийской газеты “Neue Freie Presse” (“Новая Свободная Пресса”), и наблюдал там на­растание антисемитских настроений, апогеем которых стало “Де­ло Дрейфуса”(1894). “В одной из поздних речей он признал: “Сионистом сделал меня процесс Дрейфуса… Смерть всем ев­реям за то, что в их рядах нашелся один изменник!.. и где? – в республиканской, современной, цивилизованной Франции, через сто лет после “Декларации прав”.[8]

Герцль пришел к выводу, что ни эмансипация, ни ассими­ляция, ни эмиграция еврейский вопрос не решат. Евреи − нация, и им нужно свое государство. Не так важно – где, не так важно – какое, важно, чтобы оно было СВОЕ. В феврале 1896 года он пишет брошюру “Еврейское государство − опыт современного решения еврейского вопроса”.

Брошюра вызвала огромный энтузиазм не только среди на­ционально настроенной молодежи в Восточной Европе, но и на Западе. В хоре разного рода предложений о том, как следует бо­роться с антисемитизмом, голос Герцля прозвучал сильно и убе­дительно. К нему примкнули такие выдающиеся личности того времени, как немецкий писатель и ученый Макс Нордау, извес­тный английский писатель Исраэль Зангвилл, французский жур­налист-социалист Бернар Лазар.

В плане Герцля не было ничего нового. Воссоздание нацио­нальной независимости неоднократно предлагалось и до его по­явления. Успех определялся его способностью сформули­ровать проблему простыми словами, ясно, доходчиво, убедительно и увлечь массы. Герцль представил еврейское государство как идею, которую можно претворить в жизнь, верил в нее и сумел заразить своей уверенностью остальных.

19 августа 1897 года Герцль созывает в Базеле первый Сио­нистский Конгресс, на который приглашаются 197 активистов сионистского движения со всего мира. На Конгрессе заклады­вается организационная основа движения − создается Всемирная сионистская организация (ВСО), принимается ее Устав, изби­раются ее выборные органы и президент (Герцль). На Конгрессе принимаются решения относительно создания в дальнейшем дополнительных органов − Национального Фонда для финан­сирования проектов Сионистской организации; Фонда для при­обретения земель в Палестине (основан в 1901 году); Националь­ного банка. Конгресс становится высшим органом власти сионис­тского движения, и Герцль старается придать ему внешние ат­рибуты парламента, а своей должности президента Конгресса − облик главы государства. После окончания Конгресса Герцль запишет в своем дневнике: “В Базеле я основал еврейское госу­дарство”. В Базеле он, без сомнения, заложил его основы. Двух­тысячелетняя мечта еврейского народа впервые стала приобре­тать реальные очертания.

Герцль уделял много времени и сил переговорам с полити­ческими деятелями и главами государств, пытаясь добиться по­литических прав на территорию Палестины, в то время турецкой провинции. Он не придавал особого значения созданию в Палес­тине небольшого количества сельскохозяйственных поселений, осуществлявшемуся сторонниками практического сионизма, считая, что только после получения политических прав на тер­риторию можно приступить к ее массовому заселению. Приори­теты Герцля доминировали в сионистском движении вплоть до 1907 года.

Практический сионизм возник задолго до “пробуждения” Герцля и опирался на российские сионистские организации при финансовой и организационной поддержке барона Ротшильда. Палестинофильские общества, предвестники сионистского дви­жения, возникли во многих городах России в начале восьмиде­сятых годов. В конце 1884 года состоялся их съезд, на котором признанным руководителем стал Лев Пинскер (1821-1891), автор “Автоэмансипации” (1882).

Первая волна алии в Эрец Исраэль (1881-1903) была тонень­ким ручейком по сравнению с массовой эмиграцией российских евреев в Соединенные Штаты и другие страны. Тем не менее, за это время в Эрец Исраэль переселилось 25,000 человек, что по сравнению с ее тогдашним еврейским населением (28,000) было совсем немало. Новая эмиграция в корне отличалась от прежнего еврейского населения, концентрировавшегося в четырех святых городах (Иерусалиме, Цфате, Хевроне, Явне), творившего молит­ву на Святой Земле и жившего на пожертвования. Новые репат­рианты, члены движения “Ховевей Цион”, мечтали о создании сельскохозяйственных поселений, о еврейском производитель­ном труде и о заработке своими руками.

Во второй алие (1904-1914) большинство составляли молодые люди, взбунтовавшиеся против беспросветной доли в еврейском гетто и отправившиеся в страну предков, чтобы построить там общество справедливости, равенства и братства. Вторая алия привезла с собой развитое политическое сознание и опыт полити­ческой борьбы. Это ее члены в 1905 году создали первые полити­ческие партии − “Апоэль Ацаир” (“Молодой Рабочий”) и “Поа­лей-Цион” (“Рабочие Сиона”), сыгравшие большую роль в засе­лении Земли Израиля. К 1914 году функционировали уже сорок семь сельскохозяйственных поселений. Значительное развитие получили также поселения городского типа: Тель-Авив, Иеру­салим, Хайфа. Накануне Второй мировой войны еврейское на­селение Эрец Исраэль составляло 85 тысяч человек.

Последний перед войной Всемирный сионистский Конгресс состоялся в Вене в августе 1913 года. Конгресс уделил много внимания вопросу о национальном воспитании, утверждению иврита в школе и литературе, созданию в Иерусалиме нацио­нального университета… Через год вспыхнула Первая мировая война, в результате которой Палестину захватила Англия. Пе­ред сионистским движением открылась перспектива автономной еврейской Палестины.

Декларация Бальфура

В руководстве сионистского движения находилась группа, не верившая в возможность получения согласия турецких властей на создание независимого еврейского государства в Палестине и считавшая, что Британия должна завоевать Землю Израиля. Этой группой руководил доктор Хаим Вейцман. Блестящий ученый, профессор химии Манчестерского университета в Англии с 1904 года, он внес серьезный личный вклад в победу английского ору­жия. Пламенный сионист и дипломат он сделал все от него зави­севшее, чтобы внедрить в сознание английских общественных деятелей идею создания еврейского государства на территории Палестины.

В свое время лорд Бальфур, будучи главой английского каби­нета министров, предложил Герцлю создать еврейское государ­ство в Уганде. Вейцман не верил в реальность этого проекта, пос­кольку многовековая мечта еврейского народа была связана с возрождением на Земле Израиля. Так же думало большинство сионистов Восточной Европы, бывшей главным источником алии. “Угандийский проект” был, в конечном счете, провален. Вейцман впервые встретил лорда Бальфура в 1906 году, когда тот уже потерял свой пост. На этой встрече он объяснил недоуме­вавшему Бальфуру, почему сионистская организация не приняла “Угандийский проект”. “Мистер Бальфур, допустим, что я пред­ложу вам Париж вместо Лондона, вы его примете?” Он выпря­мился в кресле, посмотрел на меня и сказал: “Но, доктор Вейц­ман, Лондон – наш!” “Верно, – сказал я, – а Иерусалим был на­шим еще тогда, когда на месте Лондона не было ничего, кроме болота”.[9]

Через 11 лет после этого разговора, преодолевая внутренние и внешние препятствия, 2 ноября 1917 года появляется “Деклара­ция Бальфура”. Она адресована барону Ротшильду, неофици­альному главе британского еврейства: “Дорогой лорд Ротшильд, мне выпала большая честь передать Вам от имени Его Величес­тва следующую Декларацию поддержки еврейских сионистских устремлений, поданную на рассмотрение кабинета и утвержден­ную им: “Правительство Его Величества с одобрением смотрит на основание национального очага еврейского народа на Земле Израиля и сделает все, что в его силах, чтобы облегчить осущес­твление этой задачи − при условии, что не будет сделано ничего, что могло бы причинить ущерб гражданским и религиозным пра­вам нееврейских общин, проживающих на Земле Израиля, или правам и политическому положению евреев в других странах”.

Это была нравственная и политическая победа сионизма, крупный шаг вперед на долгом пути борьбы за обретение нацио­нальной независимости. По сути, это было обещание великой державы не препятствовать созданию еврейского государства на древней Земле Израиля. Декларация Бальфура была встречена мировой сионистской общественностью с восторгом и благодар­ностью.

Революционные преобразования в России

В конце Первой мировой войны в ослабевшей России проис­ходят одна за другой две революции – буржуазная и пролетар­ская, после чего страна погружается в пучину гражданской вой­ны.

В результате буржуазной революции (февраль 1917 года) на месте самодержавной России образовалась демократическая рес­публика. Новая власть отменила все национальные и религиоз­ные ограничения. Декретом Временного правительства от 22 марта 1917 года евреям России были предоставлены все граж­данские, политические и национальные права (намного большие, чем предполагала формула западных либералов: “каждому еврею в отдельности − все, евреям как национальной группе – ничего”). Это была полная эмансипация.

“Ожили еврейские политические партии, – писал Ш.Эттингер, – [...] стали появляться многочисленные еврейские газеты и перио­дические издания, основывались издательства, выпускавшие книги на иврите и на идише. В короткий срок организовалась широкая сеть еврейских учебных заведений. Одной из самых популярных задач почти всех еврейских партий в России было создание ячеек национальной автономии и организация всероссийского еврейского представительства. Во второй половине 1917 года состоялись выбо­ры в общинные советы и на Всероссийскую еврейскую конферен­цию, которая должна была сформулировать требования русского еврейства. На выборах в Учредительное собрание большинство ев­рейских партий выставило объединенный “Национальный еврейс­кий список”; партии обязались сплотиться в самостоятельную фракцию, которая будет руководствоваться постановлениями Все­российской еврейской конференции”.[10]

Русское еврейство было готово к освобождению. В его рядах выросло много талантливых политиков и борцов. Окрепло и рас­ширилось сионистское движение, получившее мощное развитие после провозглашения “Декларации Бальфура”.

Временное правительство, однако, не смогло справиться с си­туацией. Положение на фронтах ухудшалось день ото дня, на Ук­раине нарастали самостийные настроения, в Петербурге между Временным правительством и Советом рабочих депутатов, воз­главляемым Львом Троцким, сложилось практически двоевлас­тие. 24 октября (старого стиля) глава правительства А. Керенский отдал приказ о закрытии большевистских газет. На следующий день с лозунгом “Вся власть советам”, практически не встречая сопротивления, большевики совершили переворот.

За большевиками не стояло волеизъявление народа. Их лиде­ры значительную часть своей жизни провели за границей и пред­ставляли собой склонных к абстракциям теоретиков марксист­ского толка, слабо знавших реальную жизнь.

Октябрьский переворот поставил крест на завоеваниях Фев­ральской революции. В январе 1918 года было разогнано Учре­дительное собрание, призванное определить форму правления и конституцию страны. Еврейская конференция тоже не состоя­лась: она готовилась в период и по правилам буржуазной рево­люции, а большевики работали по своим правилам – правилам пролетарской диктатуры.

Нельзя сказать, что большевики были против освобождения евреев, отнюдь: они отменили все касавшиеся евреев дискрими­национные ограничения царского режима – полная эмансипация, полная свобода. Но! (и это “но!” будет сопровождать евреев в течение всего коммунистического правления) − только в со­ответствии и в рамках их утопических доктрин, согласно кото­рым евреям была уготована полная ассимиляция. Они даже не были против еврейской культуры, но только для пропаганды своих идей. “Фанатики пролетарской диктатуры, – писал С.Дуб­нов, – смели с пути всех демократов, социал-демократов и со­циал-революционеров, среди которых было тоже много евреев… Советское правительство, не имевшее на своей стороне свободно выраженной воли народа, могло управлять только террором, ор­ганом которого была “ЧЕКА” − Чрезвычайная комиссия для борьбы с контрреволюцией, страшное учреждение политической инквизиции”.[11]

Вскоре началась Гражданская война, и вся страна преврати­лась в поле сражения. Беззащитному еврейскому населению дос­тавалось со всех сторон. И от украинских националистов с их традициями гайдаматчины, и от Добровольческой белой армии Деникина с ее монархистами и черносотенцами, и от коммунис­тов с их экспроприациями, арестами и массовыми расстрелами “буржуазии” и интеллигенции. Четыре года полыхал пожар Гражданской войны. За это время в погромах и репрессиях было убито более 75 тысяч евреев, много больше изувечено.

Существуют легенды о непропорционально активном участии евреев в Октябрьской революции. Это не соответствует действи­тельности. Еврейская элита – бизнесмены, адвокаты, журналис­ты, составлявшие видную часть (по некоторым данным до двад­цати процентов) российской элиты, приветствовали буржуазную революцию, но были против революции пролетарской. Октябрь­ская революция не давала им ничего, кроме бедствий, лишения имущества и невозможности продолжения профессиональной деятельности. Подавляющая часть этой элиты эмигрировала на Запад. Еврейская масса черты оседлости поддержала пролетар­скую революцию после того, как началась волна петлюровских погромов, отличавшихся звериной жестокостью − с 1919 года. Белые части тоже не прочь были использовать антисемитизм в своих целях. Только воинские соединения Красной Армии бо­ролись с антисемитизмом.

Многие евреи принимали участие в двух российских револю­циях, и у них были на то веские основания. Другие, и их тоже было множество, предпочли эмигрировать в Соединенные Шта­ты. Были и такие, кто думал о новом доме на собственной земле. В 1919 году к побережью Эрец Исраэль причалил первый после Мировой войны пароход “Руслан”. На его борту находилась группа репатриантов из России. С прибытием этой группы на­чалась так называемая “третья алия”, продолжавшаяся до 1923 года и приведшая в Эрец Исраэль более 35 тысяч человек. Ново­прибывшие представляли собой, как правило, сложившиеся группы со своим лидерами и идеалами. Более шести тысяч сос­тавляли члены движения “Ахалуц” (“Первопроходцы”), душой которого был сын кантониста и герой войны с Японией (1904) Йосеф Трумпельдор.

Попытки сионистов убедить представителей других обще­ственных течений оставить напрасные иллюзии и присоеди­ниться к ним в строительстве своего национального государства больших успехов не принесли. Споры были жаркими и бескомп­ромиссными, вера в идеалы – абсолютной.

После Октябрьского переворота евреи-сионисты первыми пойдут по этапам в результате доносов своих соплеменников из “евсекции” и других партий. Следом за ними по тому же пути пойдут евреи “Бунда” и других еврейских партий. Потом за ними последуют члены “евсекции”…

Тяжелый осадок от событий тех времен останется на долгие годы. Когда молох революции стал пожирать своих прежних героев, сионисты, успевшие эмигрировать в Эрец Исраэль, испы­тывали горькое чувство своей правоты. Даже много лет спустя, в конце шестидесятых годов, когда третье после революции поко­ление поднялось на борьбу за репатриацию в Израиль, среди час­ти старых сионистов еще оставался холодок: “Говорили мы им, убеждали… Они предпочли служить перед чужими алтарями, а теперь надо спасать их внуков!”

---