Глава 7. Израиль включается в борьбу

У молодого еврейского государства с первого дня его сущес­твования хватало забот: война с арабскими соседями, собирание евреев, переживших Катастрофу, становление государства и его институтов. Советский Союз был в то время на стороне Израиля (точнее – против Великобритании), оказывал ему существенную военную и политическую помощь, но при этом весьма болезнен­но реагировал на любые попытки израильтян установить контак­ты с советскими евреями. Израильскому руководству приходи­лось с этим считаться, и оно проявляло большую осторожность во всем, что касалось еврейской проблематики в Советском Сою­зе.

Информация об убийстве Михоэлса и расправе над еврейски­ми писателями и общественными деятелями – членами Антифа­шистского комитета, проникла на Запад только через нес­колько лет. Не то чтобы публикаций вообще не было. Несколько газет опубликовало сообщения об аресте писателей. “Нью-йоркская “Форвертс” сообщила (1 апреля 1949 года) об арестах Ицика Фе­фера, Переца Маркиша, Шмуэля Галкина, Давида Бергельсона, а затем (4 апреля 1949 года) об аресте Моше Бродерзона. “Морген Журнал” сообщил (3 мая 1949 года) об аресте Гольдберга и Квит­ко.[1] Были сообщения и во французских еврейских газетах. Но эти сообщения не привлекли на Западе серьезного внимания.

Начиная с 1948 года и вплоть до смерти Сталина широко и открыто велась кампания против космополитизма, волнами про­катывавшаяся по Советскому Союзу. Но и она, особенно вначале, не произвела на еврейских лидеров Запада почти никакого впеча­тления. “К 1950 году, однако, двусторонние отношения с Совет­ским Союзом охладели до такой степени (и, вследствие этого, эмиграция из стран “народной демократии” практически прекра­тилась), что Израилю нечего было терять”.[2] В мае 1950 года пре­мьер Бен-Гурион призвал советские власти разрешить еврейскую эмиграцию. Вопрос обсуждался в конце того же года во время очередной сессии ООН министрами иностранных дел Моше Ша­ретом и Андреем Вышинским. Выступая в Хайфе в июне 1951 года Шарет отметил, что Израиль не забыл советское еврейство, и придет время, когда большим группам евреев будет позволено эмигрировать.[3]

Тем же летом проходил Двадцать третий всемирный Сионис­тский Конгресс. Советские евреи занимали ничтожное место в повестке дня, но и с этой трибуны раздался призыв к советским властям разрешить еврейскую эмиграцию и освободить Узников Сиона.[4]

Так продолжалось до процесса Сланского в Чехословакии (ноябрь 1952 года) и последовавшей за ним кампании против “убийц в белых халатах” в Советском Союзе (январь 1953 года). Два этих события стали водоразделом в израильской политике по отношению к Советскому Союзу и к потерянному за “железным занавесом” еврейству.

“Натив”

На территории Палестины до образования Государства Изра­иль действовала секретная служба под названием “Мосад леалия-бет” (Служба нелегальной репатриации), в задачу которой входи­ла доставка олим (репатриантов) в обход английских ограничи­тельных квот. Число желающих переселиться в Палестину в то время значительно превышало квоту (15,000 человек в год), но англичане не готовы были отступить от нее даже после того, как стало известно о массовом истреб­лении евреев в Европе. Во главе “Мосад леалия-бет” стоял Шауль Авигур. За время своего существо­вания его организация нелегально доставила в Палестину десятки тысяч новых репатриантов.

После образования Государства Израиль препятствия к приезду ре­патриантов в страну отпали, но оста­лись серьезные пробле­мы с выездом из стран советского блока, где эмиграция была запрещена. На первых порах, пока после­военные границы еще не были плотно закрыты, в этом регионе пытались действовать по методам, разработанным в “Мосад ле­алия-бет”. Это включало организацию групп, нелегальный пере­ход границ, подделку необходимых документов, концентрацию эмигрантов в определенных портах и переправку их в Израиль. Таким образом, в 1948-1949 годах из западных областей Совет­ского Союза было вывезено несколько тысяч человек. Однако, по мере закрытия границ и герметизации “железного занавеса”, ра­бота становилась все более опасной. Многих сотрудников орга­низации арестовали. О массовой эмиграции такого типа не могло быть и речи, тем более что теперь у евреев появилось собствен­ное государство, а нелегальная алия не вписывалась в рамки межгосударственных отношений.

Учитывая специфику стран Восточного блока, а также разво­рачивающуюся в Советском Союзе антисемитскую кампанию против безродных космополитов, Бен-Гурион пришел к выводу, что Израилю нужна отдельная спецслужба, которая была бы в состоянии наладить контакты с евреями за “железным занаве­сом”, осуществлять анализ происходящего и давать рекоменда­ции политическому руководству страны. Такая служба была соз­дана в 1952 году, получила название “Натив” (“Путь”) и подчи­нялась непосредственно главе правительства. Первые восемнад­цать лет, с 1952 по 1970 год, ее возглавлял генерал Авигур, быв­ший руководитель “Мосад леалия-бет”. Название “Натив” было известно узкому кругу посвященных. В открытой печати служба известна как “Лишкат Акешер” (“Бюро по связям”), или просто “Лишка” (“Бюро”).

“В конце 1952 года, – вспоминает следующий руководитель Натива (1970-1980) Нехемия Леванон,[5] – меня пригласили на встречу, цель которой не разъяснялась в приглашении. Встреча состоялась в Холоне, в маленьком скромном домике, и на ней присутствовало человек двадцать. Встречу инициировали гла­ва Мосада Исер Арэль и советник министра обороны Шауль Авигур. Практически все участники встречи были выходцами из России, только Исер Арэль и я – из прибалтийских стран…

Исер изложил ситуацию, сложившуюся в Советском Союзе, и выразил опасение, что ведущаяся там антисемитская кампания создает угрожающую обстановку, которая может вылиться в физическое насилие над евреями, возможны даже погромы. Его интересовало, можем ли и должны ли мы в этих условиях задей­ствовать израильское посольство для анализа происходящего и поиска путей для защиты евреев в случае, если в этом возникнет необходимость”.⁵⁷ Большинство присутствовавших сомневалось: посольство Израиля находилось под неусыпным оком КГБ, кон­такты с местными евреями могли навлечь на последних серьезную угрозу, более того, существовала вероятность коллективного наказа­ния, очередной кампании.

“Я был моложе всех, – вспоми­нает Леванон, – и не имел никакого опыта взаимоотношений с совет­ским режимом, и я прямо об этом сказал. Но тут же отметил, что по­сле окончания Второй мировой во­йны на просторах Советского Сою­за рассеяны тысячи воспитанников молодежных сионистских движе­ний, большое число выпускников еврейских школ из Прибалтийских республик, Западной Польши и Бессарабии. Многие из них на­верняка задаются вопросом: собирается ли Государство Израиль, имеющее свое представительство в СССР, проявить интерес к их судьбе или оно потеряло всякую надежду на возобновление связи с ними?”⁵⁸

Выступление Леванона сыграло ключевую роль в его судьбе – он был немедленно мобилизован в “Натив” и через 18 лет, в 1970 году, стал его руководителем. Леванон ясно сформулировал то, с чего можно было начать работу по налаживанию контактов с со­ветским еврейством. В этом выступлении, к сожалению, содержа­лись и зерна его общего видения алии из Советского Союза, кото­рую он рассматривал, прежде всего, как собирание тех самых вы­пускников молодежных сионистских движений, еврейских школ и членов их семей. “Он, уроженец Прибалтики, хорошо знавший и понимавший прибалтийских евреев, – рассказывал мне Яков Кедми, много лет проработавший под его началом и позднее воз­главивший Натив, – не мог взять в толк, откуда у евреев Совет­ского Союза, которые в еврейских школах не учились и в сиони­стских движениях не участвовали, может взяться любовь и пре­данность к Израилю. В большую алию они тогда не верили и, об­суждая эту проблему между собой, оценивали ее потенциал в лучшем случае в несколько тысяч человек”.[6] Такое видение Ле­ванона послужило в дальнейшем источником ряда ошибок и не­доразумений.[7]

В конце концов, собравшиеся пришли к выводу, что опасность, таив­шаяся в незнании реальной ситуации, намного превышает риск, связанный с попыткой ее прояснить. Было также решено помочь тем, кто окажется в безвыходной ситуации и решится на побег. Многие из присутствовавших участвовали ранее в осуществлении нелегальной алии, так что работа была им знакома.

Приступили к подбору и подготовке сотрудников “Натива” для отправки в Москву, но стремительно менявшаяся обстановка нарушила планы. Процесс Сланского, “Дело врачей”, чудовищ­ная антисемитская кампания встретили на этот раз широкое осу­ждение на Западе. “Это было и решительное опровержение Д.Эй­зенхауэром и У.Черчиллем советского домысла об организации разведывательными службами США и Великобритании “загово­ра врачей”. Это было и единодушное голосование в Сенате Кон­гресса США по резолюции, осуждавшей “преследование евреев в Советском Союзе” (25 февраля 1953 года). Это были и массовые демонстрации протеста евреев в Нью-Йорке и других городах. Это были, наконец, возмущенные письма представителей запад­ной лево-либеральной интеллигенции, горой стоявшей до этого за Сталина, в том числе и негодующее обращение Альберта Эйн­штейна, направленное министру иностранных дел СССР А.Я.Вы­шинскому”.[8]

9 февраля 1953 года неизвестные израильские радикалы взор­вали бомбу на территории советского посольства в Тель-Авиве. Бомба была взорвана вечером, когда работа в посольстве уже за­кончилась, и от атаки никто не пострадал. Реакция Советского Союза была жесткой: через четыре дня Советы разорвали дипло­матические отношения с Израилем. Путь в Россию был временно закрыт. “Нативу” пришлось менять свои планы.

Тут я должен сделать небольшое отступление. Дело в том, что в 2005 году судьба свела меня с человеком, который был лично вовлечен в эту атаку (он установил бомбу во дворе советского посольства). Меня познакомил с ним Исраэль Шинкарь, бизнес­мен и общественный деятель, много сделавший для алии из Со­ветского Союза. “Это тот самый парень, – бросил он, – который в свое время подорвал из-за вас советское посольство. Он был мо­лод и силен, имел боевое прошлое в подпольной организации ЛЕХИ и не мог выдержать издевательств, которым Сталин под­вергал евреев Советского Союза и Чехословакии”.

Яков Херути сегодня преуспевающий адвокат. В свои восемь­десят лет он энергичен и жизнедеятелен. Когда мы с ним встре­тились для интервью, история полувековой давности ожила пе­ред моими глазами. “К нам стали поступать сведения, – сказал он, – что Сталин планировал после “Дела врачей” осуществить свой собственный вариант “окончательного решения еврейского вопроса” – массовую депортацию евреев на Восток, при которой значительная их часть должна была погибнуть”.⁶² Реакция изра­ильского правительства была с их точки зрения крайне слабой и невыразительной.

Молодые люди решили передать советскому правительству свое собственное послание. Подпольная организация к тому вре­мени у них уже была. “Под вечер, после окончания рабочего дня, – продолжал Херути, – мы перекусили проволочное заграждение, отделявшее посольство от одного из внутренних дворов сосед­него дома, занесли во двор посольства заряд и установили его на значительном расстоянии от здания, после чего включили часо­вой механизм. Вся операция заняла одну-две минуты. Взрыв я услышал уже по пути домой”.[9] Власти нашли организаторов и исполнителей взрыва за четыре месяца. По этому делу было арес­товано около двухсот человек, около десяти из них получили сроки. Якову Херути и его другу дали по 10 лет. Все это происхо­дило уже после смерти Сталина.

“Если бы вы знали тогда все то, что знаете теперь, вы бы это сделали?” – спросил я его.

“Десять раз”, – был ответ. После смерти Сталина события раз­вивались быстро, дипломатические отношения восстановили в конце 1953 года. Через два года членов подпольной организации, устроившей взрыв во дворе советского посольства, освободили.

Но вернемся в 1952 год. Важность задач, которые предстояло решать “Нативу” в свете антиеврейского разворота советской внутренней политики, значительно возросла. Решили не терять времени даром и попытаться действовать извне. Шауль Авигур устанавливал нужные связи, подбирал сотрудников, отраба­тывал методы координации различных служб, которые он планировал включить в замышляемый им грандиозный проект.

Вначале нужно было наладить необходимые контакты для получения информации о развитии ситуации в Советском Союзе и странах Восточной Европы, а также нащупать возможные пути побега для тех, кто был на это готов. Представителей “Натива” прикомандировали к посольствам Израиля в восточноевропейс­ких столицах (Бухаресте, Будапеште, Варшаве и Праге). В Вене был создан координационный центр.

Так стартовал “Натив”, небольшая организация со скромным бюджетом и штатом в несколько десятков человек (в основном из бывших сотрудников “Мосад леалия-бет”). Поначалу в нее верили далеко не все: Советский Союз наводил страх на весь Запад, не говоря уже об Израиле. “Он воспринимался, как моно­литная военная машина, монстр, идущий к победе, не считаясь с жертвами. В Польше это был не просто страх, это был ужас… Большинство евреев в Израиле в то время было выходцами из Польши, и польское отношение к России было у них в крови”.[10] Пройдет немало лет, прежде чем дальновидный расчет Ави­гура в полной мере оправдается.

После восстановления дипломатических отношений (октябрь 1953 года) Леванона переводят в Москву. “Очень скоро, – писал он,[11] – мы поняли: советские евреи убеждены, что Советский Со­юз закрыт герметично и любая попытка нелегально пересечь гра­ницу это самоубийство”. От нелегальной алии пришлось отказаться.

“Офис Авигура вскоре организовал отправку в Советский Союз различных публикаций. Вначале они были на идише и на иврите, позднее на русском – материалы с информацией об Из­раиле, по еврейской истории и культуре”.[12] Первые контакты для встреч были получены от родственников в Израиле. “Офис в Тель-Авиве дал точные инструкции, с кем контактировать, как должны быть устроены встречи и о чем можно и желательно говорить. Аналогичные инструкции выдавались всем израиль­тянам, посещавшим Советский Союз. Одно из основных поло­жений этих инструкций сводилось к тому, что в разговорах с местными евреями ни в коем случае нельзя касаться вещей, кото­рые могли быть интерпретированы как антисоветские. Чтобы га­рантировать это, нужно было избегать какой бы то ни было кри­тики советского режима. Когда возникало малейшее подозрение, что беседа начинает смещаться в этом направлении, нужно было немедленно сменить тему. Не допускалось также обсуждать по­ложение советских евреев. Можно было говорить о каждоднев­ной израильской жизни, ее целях и достижениях и даже допус­калось обсуждать ее проблемы и неудачи”.[13]

Это было совсем не просто, ведь местным евреям инструкции и смысл, за ними скрывавшийся, известны не были. В Советском Союзе совсем недавно закончились страшные антисемитские кампании, государственный антисемитизм продолжал процве­тать, у местных евреев, что называется, “накипело”, а израиль­тяне не готовы были на эти темы разговаривать! Более того, с те­ми, кто, несмотря на нежелание обсуждать подобные темы, снова и снова к ним возвращался, переставали контактировать вообще. У некоторых активистов создавалось ложное впечатление, что израильтяне глухи к их проблемам и не готовы им помочь. “У них было указание, – с горечью рассказывал мне Давид Хавкин, советскую власть ненавидевший и не скрывавший этого,[14] – не заводить с гражданами Советского Союза никаких контактов, чтобы их, не дай Б-г, не обвинили в антисоветской деятельнос­ти”. Подобные мотивы мне приходилось слышать от активистов алии не раз.

“К началу 1955 года, – рассказывает Нехемия Леванон,[15] – у работников “Натива” было уже двенадцать постоянных адресов для распространения материалов – в основном в Москве и Одес­се, но также в Киеве, Ленинграде, Кишиневе и Сызрани… В пер­вый же месяц мы вооружились местными, не отличавшимися вы­соким качеством радиоприемниками, чтобы на них проверить уровень приема израильских радиостанций. Когда у нас набра­лось достаточно данных, мы передали соответствующие реко­мендации в тель-авивский офис… Качество передач улучшилось. Были мобилизованы русскоязычные дикторы и редакторы, что было не так-то просто, потому что эмиграции из России не было уже в течение десятков лет. Через наши контакты мы передавали местным евреям сетку радиопередач и наиболее удобные волны для приема в зависимости от местности”.

Отношение советского руководства к эмиграции евреев было известно. Тем не менее, израильские представители время от вре­мени поднимали этот вопрос. “Когда посол Шмуэль Эльяшив в конце 1953 года заговорил на эту тему с заместителем министра иностранных дел Андреем Громыко… реакция Громыко была ре­зко негативной. Он заявил, что ни о какой дискуссии или перего­ворах на эту тему не может быть и речи, и выразил крайнее уди­вление самим фактом постановки вопроса. Индивидуальные слу­чаи воссоединения семей, – добавил он, – могут быть рассмотре­ны обычным образом – через консульский отдел МИДа”.[16] Кон­сульский отдел рассматривал такие индивидуальные случаи и по некоторым из них давал разрешения. Из 43 человек, выехавших таким способом к февралю 1955 года, только 15 были моложе шестидесяти лет.[17]

Летом 1955 года, когда “оттепель” была уже в разгаре, а в международных отношениях начал намечаться переход от кон­фронтации к диалогу, госбезопасность решила нанести удар по деятельности “Натива”. В начале июля одновременно в несколь­ких семьях были произведены обыски, за которыми последовали аресты. Одного из активистов, Элиягу Губермана, арестовали во время встречи с Нехемией Леваноном на частной квартире (Ле­вина). Губерман (1895-1980), из воспитанников “Молодежи Сио­на” (член “Цеирей Цийон” в 1913-1918 годах), пользовался пол­ным доверием Леванона. Однажды, в 1926 году его уже судили за сионистскую деятельность. Тогда он отсидел в тюрьме шесть месяцев. На этот раз ему дали десять лет. Был громкий процесс в Москве. Его освободили через пять лет, а в 1966 дали разрешение на выезд в Израиль. Его жена получила два года. На сроки от двух до десяти лет было осуждено еще несколько человек.

“Компетентные органы” прекрасно понимали, что в деятель­ности “Натива” не было антисоветской направленности. Они про­водили, судя по всему, профилактические зачистки, чтобы оста­новить распространение “сионистской болезни” и не дать ей пре­вратиться в эпидемию.

Трем сотрудникам Натива было предложено покинуть Совет­ский Союз в августе 1955 года. Советское руководство не хотело лишнего шума и предложило израильской стороне обойтись без публикаций. Нехемия был против “тихого” выдворения: через не­сколько недель в Женеве начиналась встреча представителей ве­ликих держав, имевшая для советского руководства большое зна­чение. Однако, позиция Леванона не нашла поддержки в изра­ильском МИДе. Израиль предпочел не реагировать. Более того, в данном случае не был соблюден принцип взаимности – Израиль со своей стороны никого не выдворил. С тех пор из Советского Союза время от времени выдворяли сотрудников израильского посольства, занимавшихся созданием и поддержкой контактов с советскими евреям.

“Бар” – подразделение “Натива”

В июле 1955 года в Женеве собирается конференция четырех великих держав. Бывшие союзники по антигитлеровской коали­ции, а после победы основные противники в холодной войне, на­чинают переходить к диалогу. Международная атмосфера нес­колько смягчается, начинаются разговоры о “духе Женевы”, о разрядке международной напряженности. Изменения междунаро­дного климата вызывают оживленные дискуссии в “Нативе” о методах работы в новых условиях.

Шауль Авигур и его коллеги решают, что пришла пора про­будить в еврейском и нееврейском мире Запада интерес к судьбе советских евреев. У Советского Союза в свободном мире была своя “пятая колонна”: либеральные и леволиберальные движе­ния, отдельные интеллектуалы и коммунистические партии, на­ходившиеся практически на содержании советского режима. В либеральных кругах было довольно много евреев, занимавших видное положение, и эти круги еще сохраняли романтическое отношение к Советскому Союзу. Руководство Натива полагало, что в условиях потепления международных отношений советское руководство и его сторонники на Западе будут гораздо более чувствительны к критике. “Москва теперь сама поощряла ино­странные делегации посещать Советский Союз, устраивала им встречи с советскими официальными лицами. Это давало воз­можность все большему числу иностранцев излагать свои взгля­ды и задавать вопросы на встречах лицом к лицу”.[18]

Но если для еврейского государства особая чувствительность к происходящему с советскими евреями была естественна, то для привлечения к борьбе других международных сил нужно было найти убедительные аргументы, обосновывавшие необходимость и осуществимость такой борьбы. Нужно было показать западным евреям, что советские евреи не потеряны, и если поскрести их ас­симилированную оболочку, то под ней откроется страдающая ев­рейская душа. Эта душа тянется к своим, стремится посещать концерты, где пульсирует еврейская жизнь (даже если их качес­тво того не стоит), стремится посещать синагогу (даже если вера не играет при этом никакой роли).

В недрах Натива создается подразделение “Бар”. Его цель – мобилизация общественного мнения и лоббирование политичес­ких структур на Западе. “Бар” должен сконцентрировать в своих руках связи с еврейскими организациями, отдельными интеллек­туалами и известными личностями. Он должен создать необходи­мые связи в органах власти и способствовать функционированию эффективных лоббирующих механизмов. “Бар” должен был нау­читься “доносить до общественного мнения в еврейском и неев­рейском мире все тяготы положения советских евреев; распрос­транять информацию о советском режиме, десятилетиями угне­тавшем еврейское меньшинство; координировать борьбу различ­ных сил, требовавших от советских властей открытия свободной эмиграции в Израиль.[19]Руководить “Баром” поручено Нехемии Леванону, только что изгнанному из Советского Союза “за дея­тельность, несовместимую со статусом дипломата”.

1955-1956 годы стали полигоном проверки нового подхода “Натива”. Этому способствовала опубликованная на Западе се­кретная речь Хрущева на Двадцатом съезде партии (февраль 1956 года); событии в Венгрии (июнь 1956 года), “Польский октябрь”, Синайская война (октябрь 1956 года) и антиизраильская кампа­ния в советской прессе. На кремлевское руководство оказывалось значительное давление. Вопрос о положении советских евреев поднимался на уровне правительств, политических партий и де­легаций, включая делегации коммунистических партий из других стран. Он поднимался как делегациями, посещавшими Советский Союз, так и во время посещения советскими представителями стран Запада. Вопросы и ответы на таких встречах широко пу­бликовались в свободной прессе.[20]

В 1956 году на Запад попала информации об уничтожении цвета еврейской культуры на идише. “Один из мужественных ев­реев сумел передать в израильское посольство подробную инфо­рмацию о том, как в августе 1952 года были расстреляны свыше двадцати еврейских писателей и поэтов, членов антифашистско­го комитета. Он также привел фамилии расстрелянных. Эта ин­формация получила подтверждение из дополнительных источни­ков, с которыми посольству удалось связаться”.[21]

Отзвук трагедии четырехлетней давности мог стать настоя­щей информационной бомбой.

“Необходимо было подать ее таким образом, чтобы она не вы­зывала никаких сомнений и лишила бы советскую пропаганду возможности опровергнуть ее и объявить клеветнической. Нужно было побеспокоиться также о том, чтобы след о полученной ин­формации не привел к израильскому посольству и не подверг бы опасности источник информации… Подготовили план действий. В конце февраля в Советский Союз должен был выехать Леон Кристол, опытный и уважаемый журналист из солидной нью-йоркской газеты на идише… Советы были вероятно заинтересо­ваны в его визите, предполагая, что по возвращении он напишет о существенном улучшении в положении евреев (в Союзе к это­му времени вышло несколько книжек на идише и была разреше­на ешива для подготовки небольшого числа раввинов)”.^[22]“Я встретился с ним в Париже, на его пути в Советский Союз, – вспоминает Леванон. – Он был потрясен до глубины души. Вы­яснилось, что он не только знал имена писателей и их наиболее значительные произведения, но и лично познакомился со многи­ми во время их визитов в Нью-Йорк в составе делегации антифа­шистского комитета. Я объяснил ему наше вúдение проблемы и предложил опубликовать эту информацию таким образом, как будто он сам получил ее во время визита. Я дал ему некоторые наставления относительно того, как стоит себя вести и с кем встречаться”.[23]

“В начале марта 1956 года, по возвращении из Советского Со­юза, Кристол созвал пресс-конференцию, на которой объявил, что не вызывающий никакого сомнения источник сообщил ему не только факт, но и саму дату расстрела еврейских писателей – 12 августа 1952 года. Он сообщил также, что ближайшие род­ственники погибших получили недавно сообщение от Генераль­ного прокурора, выразившего им “глубокое сожаление” советско­го правительства и заявившего, что невинные жертвы будут реа­билитированы”.[24] В статьях на эту тему Кристол подчеркивал, что страшная судьба уничтоженных еврейских писателей важна не только по отношению к прошлому, но имеет прямое отноше­ние к настоящему и будущему трех миллионов советских евреев. Поэтому так важно открыть миру правду и начать борьбу за их освобождение.[25]

Публикации Кристола вызвали целый ряд материалов в левой и – даже – коммунистической печати (включая статью в варшав­ской “Фолксштимме”), демонстрировавших левым интеллектуа­лам дискриминационные методы советских властей.[26] Статьи вы­шли в свет незадолго до опубликования на Западе секретной ре­чи Хрущева на Двадцатом съезде. Это еще больше усилило эф­фект и стало холодным душем для многих левых и коммунистов на Западе. “Бар” одержал свою первую ощутимую победу.

Вторая серьезная акция “Бара” была предпринята во время ви­зита Хрущева и Булганина в Англию весной 1956 года. “Бар” по­заботился о том, чтобы политики и общественные деятели, кото­рые должны были встречаться с Хрущевым, узнали о положении евреев в СССР и подняли этот вопрос на встречах. В результате Хрущев получил серьезное представление об озабоченности по­литического и общественного истеблишмента судьбой евреев, и это было несомненной удачей.

В самом Израиле не все шло гладко. “Атмосфера ухаживаний за советским послом производила на меня тяжелое впечатление, – вспоминает Леванон. – Она напоминала галутные танцы вокруг представителя страны, которая вела себя совершенно непорядоч­но по отношению к своему еврейскому меньшинству. И это ка­салось не только “леваков”, обожавших Советский Союз, но и из­раильских правых. Я не думал, что в этом есть политическая му­дрость, и не верил, что таким поведением можно улучшить отно­шение этой сверхдержавы к Израилю. Я был убежден, что Мос­кву улыбками не купишь”.[27]

“Для разработки ответственной политики “Натив” в начале 1957 года формирует… неофициальный комитет. В него входят Шауль Авигур (глава “Натива”), Биньямин Элиав (генеральный консул Израиля в Иью-Йорке), Нахум Гольдман (президент ВЕК и ВСО), Абрахам Харман (директор МИДа по еврейским делам), Арье Эшель (директор МИДа по Восточной Европе). В одном из первых решений комитет выбрал Париж, Лондон и Нью-Йорк в качестве основных центров распространения информации с обе­спечением их необходимыми для этого ресурсами. Меир Розен­хаупт в Париже и Эммануэль Литвинов в Лондоне приступили к работе в офисах Всемирного Еврейского Конгресса. В Нью Йорк, где ни одна организация не могла говорить от имени еврейской общественности города, было решено послать израильтянина Ури Фришвассера. Он должен был работать напрямую с секрета­рем Клуба Президентов основных еврейских организаций”.[28]

В Израиле началось формирование профессионального штата в соответствии с идеологическими и информационными направ­лениями деятельности, легитимными с точки зрения советского закона (свободный выезд в Израиль; борьба с антисемитизмом; борьба против ограничений в области национальной культуры и религии; борьба с преследованием евреев на национальной по­чве). Особое внимание должно было уделяться объективности и правдивости в подаче материалов.

Работа “Бара” должна была опираться на поддержку израиль­ских посольств. В трех основных центрах решили мобилизовать местные круги и создать общественные организации, координи­рующие свою деятельность с “Баром”. Эти организации могли взять на себя перевод, редактирование, распечатку и распрос­транение материалов. По-французски – из Парижа, по-английски – из Лондона.[29]

“Бар” был обязан держаться в рамках борьбы за спасение со­ветского еврейства и не скатываться к антисоветской пропаганде в духе “холодной войны”. Руководители “Натива” надеялись, что такая позиция поможет мобилизовать круги, в поддержке кото­рых Советы были заинтересованы. К примеру, некоторые извес­тные западные коммунисты осмеливались сигнализировать Кре­млю, что его политика по отношению к евреям приносит вред коммунистическому движению в Европе”.[30]

После первых же публикаций “Бара” Советы начали инфор­мационную контратаку. Им было что терять. Их тревожила уг­роза ухудшения и без того негативного облика Советского Со­юза, созданного во времена холодной войны; их тревожила ре­акция “братских компартий”, действовавших в условиях запад­ных демократий и вынужденных реагировать на информацию, появлявшуюся в прессе; их тревожил подрыв фундаментальных положений советской пропаганды на Западе, в соответствии с которой национальный вопрос в Советском Союзе был давно решен, а евреи являлись равноправной, если не привилегирован­ной частью советского общества.

Работники “Натива” хорошо понимали, что им приходится бо­роться с могучей системой дезинформации. “Против этой хорошо смазанной пропагандистской машины правда была нашим един­ственным надежным оружием, – вспоминает Леванон.⁸⁴ – Любые преувеличения, неточности или обман, являвшиеся методами со­ветской пропаганды, могли обернуться для нас позорным прова­лом. Мы могли победить их только фактами, подававшимися та­кими, какими они были на самом деле. Такой подход был тем бо­лее верен, что за годы холодной войны, которая велась пропаган­дистскими методами, в западном обществе возникла атмосфера недоверия к материалам, публикуемым о советском блоке. Если бы мы уподобились антисоветской пропаганде, нам вряд ли уда­лось бы добиться такого серьезного внимания”.[31]

Деятельность “Бара” постоянно расширялась. Были организо­ваны отделения во многих странах, началась систематическая ин­формационно-лоббистская работа. Она продолжалась на протя­жении 35 лет – до полного снятия ограничений на эмиграцию со­ветских евреев в 1990 году.

Аппарат “Натива” также продолжал активную деятельность. Когда Москва заключила с Польшей соглашение о репатри­ации, посланцы “Натива” основательно поработали над тем, чтобы евреи, выбравшиеся из России, сумели добраться до Израиля. Так репатриировались Яков Янай и Йосеф Меллер, впоследствии присоединившиеся к штату “Натива-Бара”. “На­тив” хорошо подготовил делегацию на Всемирный фестиваль мо­лодежи и студентов, включив туда несколько человек с хоро­шими организаторскими способностями и снабдив их информа­ционными материалами. То же самое делал “Натив” и в отноше­нии зарубежных выставок, симпозиумов и других международ­ных встреч. Осенью 1960 года в Париже была организована пер­вая международная конференция, посвященная положению сове­тских евреев. В ее работе приняли участие шестьдесят известных интеллектуалов со всего мира, включая председателя Всемирно­го еврейского конгресса Нахума Гольдмана, лауреата Нобелев­ской премии Мартина Бубера и многих других. Конференция по­лучила широкое освещение в средствах массовой информации и стала очередным серьезным шагом в работе “Натива”.

Центр исследования и документации восточноевропей­ского еврейства

С середины шестидесятых годов Шауль Авигур прилагает большие усилия для создания академического центра, помогаю­щего своими исследованиями работе “Натива” и “Бара”. Ему уда­ется привлечь известных ученых-историков Бен-Циона Динура и Исраэля Гальперина. Постепенно вокруг них собирается круг ис­следователей, с помощью которых позднее формируется полу­чивший широкую известность “Центр исследований и докумен­тации восточноевропейского еврейства” при Еврейском универ­ситете Иерусалима. В работе Центра принимают участие многие именитые ученые.

Израильское историческое общество, в рамках которого начал функционировать Центр, являлось самостоятельной организацией с собственным бюджетом. Используя свои связи, Шауль Авигур сумел мобилизовать для них средства из частных пожертвований, государственных учреждений и различных фондов.

В “Натив” уже давно стекалась информация, полученная от туристов и эмиссаров, собирались книги погибших еврейских поэтов и писателей, различные материалы о жизни евреев в Со­ветском Союзе. Эти материалы послужили исходным сырьем для научных исследований Центра, который занимался каталогиза­цией, созданием архива, библиографией и библиотекой. Центр приступил к выпуску сборников, содержавших публикации о ев­реях, Израиле, еврейской религии и культуре, появлявшихся в со­ветской печати. Между “Нативом” и Центром сложились рабочие отношения с четким распределением ролей: “Натив” поставлял Центру материалы для исследований и получал от него готовый продукт. Это позволяло “Нативу” и в особенности “Бару” дости­гать большей глубины и точности в анализах, делать публикации “Бара” более обоснованными и убедительными.

Выпускаемые Центром сборники документов распространя­лись среди университетов и советологов в США, Канаде, Латин­ской Америке, Европе, и это повышало авторитет публикаций со­зданных “Нативом” центров информации. Со временем статьи Эммануэля Литвинова, представителя “Бара” в Лондоне, Моше Дектора, представлявшего “Бар” в Нью-Йорке и публикации “Со­временной библиотеки” в Париже удостоились признания за их неизменную солидность и правдивость.

Создание Центра превратило “Натив” в единственный адрес для получения надежной информации по всем вопросам, связан­ным с евреями Советского Союза.⁸⁵

Таким образом, к началу волны национального пробуждения, вызванного Шестидневной войной, основные элементы констру­кции “Натива” были сформированы и направления деятельности определены. Структура опиралась на сотрудников, прикоманди­рованных к израильским посольствам в соответствующих стра­нах, на информационные центры в Париже, Лондоне и Нью-Ио­рке, на инфраструктуру еврейских общественных организаций и на специализированные общественные организации, созданные для координации действий. Рядом с “Нативом” располагался на­учно-исследовательский центр, обеспечивавший высокое качес­тво принимаемых “Нативом” решений и выдаваемых им инфор­мационных материалов.

Трудные годы поисков не прошли даром. В дальнейшем “На­тиву” предстоит сыграть центральную роль в борьбе за спасение советского еврейства. С помощью созданных им инфраструктур и связей “Натив” будет в состоянии осуществлять крупные меж­дународные акции и постоянно наращивать давление на совет­ский режим. Далеко не все будет гладко в продолжавшейся недо­брых сорок лет трудной борьбе с “империей зла”. Будут еще и устаревшие клише и недопонимание природы советского режима и его уязвимых мест, недопонимание советских евреев и их мо­тивов, ссоры с активистами и не всегда успешные попытки дири­жировать всем и вся… Но в конечном счете именно структура, созданная “Нативом”, окажется наиболее эффективной и ответ­ственной.

---