ж

Около двух миллионов евреев черты оседлости переселилось в Соединенные Штаты с 1880 по 1914 годы.

Евреям повезло с Америкой. Они сумели сохраниться как ев­реи и добиться впечатляющих успехов в этой стране. Евреям, ос­тавшимся в Росси, досталась другая доля: войны, погромы, ком­мунистические эксперименты, ассимиляция и преследования… За два-три поколения американская и советская ветви российского еврейства далеко отошли друг от друга. Но американские евреи и их потомки не забыли, откуда они пришли, и их отношение к со­ветским евреям осталось трогательно эмоциональным.

Евреям повезло с Америкой. Они приехали в страну, в кото­рой властям не было дела до того, чем человек занимался в час­тной жизни, коль скоро он присягнул на верность американской Конституции и соблюдал законы страны. Религия была отделена от государства. “Конгресс не должен создавать законов, касаю­щихся религиозных установлений или запрещающих свободное отправление последних”, – записано в первой поправке к Конс­титуции. Это означало (и означает), что Америка по закону не могла запретить евреям исповедовать свою религию. Это озна­чает также, что Конгресс не мог превратить евреев в граждан второго сорта, установив другую общенациональную религию”.[1]

В американский плавильный котел попадают англичане, фра­нцузы, немцы, евреи, негры и так далее, а выходит из него амери­канская нация. Если вы спросите любого американского еврея, кто он по национальности, он, не моргнув глазом, скажет: “аме­риканец”. И не просто скажет, он чувствует себя американцем, он за свою Америку готов в огонь и в воду. “А как же с еврейской идентичностью, с синагогами, пейсами, кипами, бар-мицвами, обрезаниями, с помощью Израилю?” – спросите вы. “Ах, это… – скажет американец, опять же не моргнув глазом, – это наша ре­лигиозная идентичность, наши традиции. Никто не заставляет нас отказываться от нашего прошлого, как, впрочем, и всех ос­тальных. Наши традиции относятся к религии Моисеева закона”.

В Америке представлены практически все религиозные нап­равления, и это никому не мешает. Есть еврейские, китайские, негритянские кварталы, и это тоже никому не мешает. Есть ин­терес американцев к своим корням, желание помочь странам сво­его исхода, и это тоже никому не мешает. Культуры входящих иммиграционных потоков стали составляющими американской культуры в той мере, в которой они были конкурентоспособны и привлекательны для остальной части населения. Еврейство в Америке – это частное дело гражданина, до которого никому нет и не должно быть дела. Конечно, в реальной жизни не все и не всегда происходит так гладко, но в целом – российские евреи че­рты оседлости за одно-два поколения стали американцами, не по­теряв при этом связи со своей религией, культурой, традицией и обычаями. Они с жаром включились в жизнь страны, пустили корни в ее благодатную почву и преуспели вместе с Америкой.[2]

В то же время евреи, оставшиеся в России, прошли череду по­громов и преследований со стороны властей царской России, во­йны, разруху, революции, гражданскую войну, голод, военный коммунизм и многое другое, о чем мы говорили раньше. Они вместе с остальным населением строили коммунизм – рай на зем­ле в одной отдельно взятой нищей и отсталой стране. “Не возже­лай – может осуществиться”, – гласит старая китайская послови­ца. Большевики построили полицейское тоталитарное нищее го­сударство, обладавшее огромной военной мощью. Советские ев­реи получили возможность вкусить от древа познания, но были подвергнуты при этом жестокой насильственной ассимиляции. В их души было влито много яда и лжи об их собственном народе, многих научили стесняться своего еврейского происхождения. Но в них продолжала жить еврейская искра, звавшая к добру, сторонившаяся зла и стремившаяся понять, как отличить одно от другого. У них осталось уважение к добрым национальным тра­дициям, ощущение общности исторической судьбы, извечная тяга к своим. Тем же, кто был готов уйти и раствориться, антисе­митизм и дискриминация не дали забыть их происхождение. В целом, евреи Советского Союза остались евреями в своих собст­венных глазах и в глазах окружающих, но при этом довольно си­льно оторвались от еврейской культуры, религии и традиции. “Евреи без еврейства”, – будут называть многих из них в Израиле и на Западе.

Герметично изолированные за “железным занавесом”, они слабо представляли себе, как живут евреи на Западе. Еврейство Запада тоже слабо представляло себе, кем стали евреи бывшей Российской империи в Советском Союзе.

Нельзя сказать, что в США не было антисемитизма. Был, ко­нечно, и есть. Иммиграционные волны заносили туда все веяния “Старого Света”. Активную антисемитскую позицию занимал Ку-Клукс-Клан, католические проповедники, отдельные промы­шленники типа Генри Форда. Но американские евреи сумели со­здать ряд успешно действующих механизмов для борьбы с этим злом (советы по межобщинным отношениям, организации само­обороны, лигу борьбы с клеветой и так далее).

С начала двадцатого века начался массовый прорыв амери­канских евреев к высшему образованию. “В Нью Йорке в сред­них учебных заведениях к 1931 году евреи составляли 51процент учащихся, в колледжах и университетах к 1935 году – 46.9 про­цента, доля евреев в бесплатных муниципальных колледжах это­го города с 1915 до 1950-х годов приближалась к 85 процентам”.[3]

В целом евреи Америки внесли большой вклад в развитие американской промышленности, торговли и культуры и имели все основания гордиться этим. Они активно участвовали в поли­тической жизни страны и выступали за поддержку государств, воевавших против гитлеровской коалицией – в противовес изо­ляционистам. Когда США вступили в войну (декабрь 1941года), многие десятки тысяч евреев записались в вооруженные силы. В ходе военных действий 36 тысяч из них были награждены за храбрость.

Мощное развитие в Штатах получило сионистское движение, в котором к середине сороковых годов прошлого века принимало участие около миллиона человек. “Осенью 1944 года президент Рузвельт официально заявил о своей поддержке намерений сио­нистов в отношении Эрец Исраэль”.[4] Вместе с тем ни сионист­ские, ни другие еврейские организации не предприняли сколь-нибудь существенных попыток убедить правительство в необхо­димости энергичных действий для спасения европейского еврей­ства.[5] После войны, когда размеры катастрофы стали проясня­ться, это привело к возникновению своеобразной травмы еврейс­кого общественного сознания.

– Почему? – обратился я к Джерри Гудману, бывшему генеральному директору “National conference for soviet Jewry” (“Национальной конференции в поддержку со­ветских евреев”).[6] – Почему американские евреи, так мощно и эффективно выс­тупившие в поддержку НА­ШЕЙ борьбы за репатриа­цию, не проявили такого же напора для спасения своих соплеменников в Европе? Почему они оказались таки­ми  беспомощными во время войны?

– Потому что это был дру­гой мир, – ответил Джерри Гудман, – и потому, что это была другая еврейская община. В конце тридцатых годов и во время войны она еще не была в такой степени организо­вана. В ее составе значительное место занимали иммигран­ты, люди, рожденные в Европе, поколение моих родителей. У них не было принято идти против власти, против правитель­ства. Некоторые люди думают, что ничего не было. Это не­верно. Были демонстрации и были протесты. Не было тех массовых выступлений и той формы организации, которые по­явились после Второй мировой войны.

Почему это случилось после войны? Потому что к этому времени в общине произошли некоторые изменения. Во-пер­вых, у нас уже подрастало поколение, рожденное в Америке. Это поколение говорило по-английски, умело работать со средствами массовой информации, знало подходы к Вашин­гтону. Во-вторых, предыдущее поколение было бедным, в ос­новном представители рабочего класса. Мои родители рабо­тали на фабрике. После Второй мировой войны в общине по­явились профессионалы разного профиля, бизнесмены и лю­ди, имевшие не только доступ к власти и к СМИ, но и деньги, которых предыдущее поколение не имело. Таким образом по­явились средства позволившие осуществлять определенные действия. В-третьих, когда в шестидесятые годы началось движение в защиту советских евреев, у нас уже было иначе организованное послевоенное поколение – у нас уже функ­ционировала сеть корневых местных организаций, которой не было прежде, например, “Совет по связям с еврейскими об­щинами”.

– Играл ли Холокост в этом какую-либо роль?

– Без сомнения. У нас были молодые люди, родителям ко­торых удалось спастись во время Холокоста, и у нас были люди, которые сами прошли через это… Лозунг “Никогда больше” – что он означал? Этот лозунг означал, что мы ни­когда больше не позволим евреям идти на заклание подобно овцам. Я думаю, что это было ложное утверждение. И вы, и я знаем, что евреи Европы далеко не всегда шли как овцы на заклание. Это вымысел и обман в отношении многих, умирав­ших как герои. Евреи участвовали в партизанском движении, пятьсот тысяч воевали в составе Красной Армии, многие вое­вали в составе французской армии. Мы знаем о евреях, кото­рые поднимались на борьбу в лагерях смерти…

Тем не менее, бытует миф, частично справедливый, пост­роенный, подобно многим мифам, на некоторой реальности.

Когда я стал директором “Национальной конференции”, в со­ставе штата нью-йоркского отделения нашей организации была Зиси Шнур. Ее родители прошли Катастрофу. Она, кста­ти, не знала об этом, когда была ребенком, родители ей не рассказывали. Она открыла это значительно позже. Но она росла в окружении людей, подобных ее родителям, и у нее была сильная мотивация работать в нашей организации. Или возьмем мою собственную историю. Моего деда убили в риж­ском гетто. Когда я был еще студентом, я поехал в Россию и встретился там с моим единственным оставшимся в живых дядей. Он рассказал мне свою историю. Через несколько лет, когда я уже был молодым сотрудником в еврейской общине, я услышал о еврейских активистах в Риге, боровшихся и пре­следуемых… История моей семьи и вот эти новые преследо­вания сложились в одну картину.

Таким образом, после войны у Америки и у американского еврейства постепенно появился другой профиль. Вы, акти­висты сионистского движения, имели дело с Америкой, ко­торая уже начинала чувствовать свою вину за то, чегó она НЕ СДЕЛАЛА для спасения евреев во время Второй мировой войны.

– Чувство вины?!

– Почему, например, сенатор Джексон включился в нашу борьбу? Он сам был сыном иммигрантов и всегда говорил об этом. Когда он впервые пришел к руководству “Национальной конференции” с идеей “Поправки”, он нам сказал: “Я сам – сын иммигрантов. Я знаю, что значит найти отечество”. На американцев подействовали истории Холокоста, появивши­еся в пятидесятых годах. Люди начали говорить, что амери­канцы могли сделать больше и должны были сделать боль­ше, и это повлияло на многих членов Конгресса. Евреи, кото­рые еще не голосовали во времена Холокоста, теперь уже имели некоторое влияние. Они говорили: “Если кто-то забыл об этой трагедии, мы ему напомним”.

В конце пятидесятых годов в Америку пришел “Бар”. Штаты были готовы к его приходу: американцы начали реагировать на ситуацию с евреями в Советском Союзе задолго до его появле­ния. “Существовало несколько групп, озабоченных положением советских евреев. Например, “Американское еврейское рабочее движение”, в особенности “Еврейский рабочий комитет”. Старые бундовцы в этом комитете, настроенные как антисоветски, так и антисионистски, выражали тревогу в связи с лишением советс­ких евреев национально-культурных прав (религиозные права их не интересовали).Любавических хасидов и ортодоксальные рели­гиозные общины беспокоило лишение евреев их религиозных прав. Сионистские группы выражали озабоченность в связи с ре­лигиозными притеснениями и видели в советских евреях резер­вуар для алии в Израиль”.[7]

В 1951 году Американский национальный комитет еврейских рабочих потребовал от Госдепартамента расследования условий, в которых проживают в СССР евреи и другие национальные меньшинства, и призвал более активно использовать передачи “Голоса Америки” для демонстрации дурного отношения советс­ких властей к национальным меньшинствам.[8] Были также гнев­ные реакции на процесс Сланского и на “дело врачей”.

Большие изменения произошли с потеплением международ­ной обстановки и изменением правил игры “в духе Женевы”. Проблема советских евреев и их эмиграции стала в это время не только одним из вопросов советско-израильских отношений, но и отношений Восток-Запад.[9] В мае 1956 года тридцать семь аме­риканских писателей опубликовали протест против советского обращения с евреями. Раввинатский совет Америки послал в Со­ветский Союз две делегации для изучения еврейской религиоз­ной жизни. Результатом стало придание широкой гласности вы­вода о том, что еврейская религиозная жизнь в СССР находится на грани полного исчезновения.

В такую Америку пришел “Бар”, “руководимый блестящим юристом-дипломатом Меиром Розеном, в арсенале которого име­лись деловые отношениями с членами Кабинета министров пре­зидента Кеннеди. Розен открыл офис в Нью-Йорке и вместе с Егудой Хеллманом, директором “Президентов основных еврейс­ких организаций”, приступил к разработке стратегии по мобили­зации американской еврейской общественности. Израильская роль при этом оставалась строго конфиденциальной. Даже суще­ствование “Лишкат Акешер” (“Бюро по связям с евреями стран Восточной Европы и Советского Союза при канцелярии главы правительства Израиля”, “Натив”) оставалось государственным секретом вплоть до начала 1990-х годов”.[10] “Биньямин Элиав, ге­неральный консул Израиля в Нью-Йорке, имевший опыт работы в Советском Союзе, сумел привлечь к этой работе Моше Декто­ра… Образованный ньюйоркец Дектор отличался глубоким зна­нием еврейской культуры, великолепным владением иврита, сио­нистскими убеждениями и интеллектуальной прямотой… У него был талант публициста. Дектор заложил основы систематической пропагандисткой деятельности “Бара”.[11] Он работал редактором лево-ориентированного, но весьма антикоммунистического изда­ния “Новый Лидер”. Как и Литвинова в Англии, Дектора отлича­ла исключительная приверженность к точной, без преувеличений и сенсаций, подаче материала. Дектор организовал также центр по исследованию еврейских меньшинств.

Во время визита в США Никиты Хрущева (сентябрь 1959 го­да) советское руководство испытало немало беспокойств в связи с еврейским вопросом. Хрущев не согласился встречаться с руко­водителями еврейкой общины Америки, – и получил выражение их тревоги из уст президента Соединенных Штатов Эйзенхауэ­ра… Озабоченность выразили также многие другие официальные лица.[12]

В начале шестидесятых годов в Советском Союзе началась кампания, будоражившая общественное мнение на Западе – бо­рьба против экономических преступлений. Среди осужденных в этих процессах мелькали почти исключительно еврейские фами­лии. “Когда в июле 1961 года на Запад проникла информация о том, что вопреки уголовному кодексу людям дают высшую меру наказания по экономическим обвинениям (высшая мера была предусмотрена только за измену, шпионаж, саботаж, терроризм, бандитизм и преднамеренное убийство при отягчающих обсто­ятельствах)… это вызвало негодование”.[13]

В то же время в Соединенных Штатах разворачивалась кам­пания за права негров и, несколько позже, кампания против вой­ны во Вьетнаме. В обеих кампаниях принимали участие многие молодые евреи. Они набирались опыта, осваивали технику борь­бы, “оттачивали зубы”.

“Главными факторами, влиявшими на наше движение, – вспоминает Джерри Гудман,[14] – было чувство боли и разо­чарования, оставшееся от Холокоста, и то что мы в дейст­вительности ничего не знали о происходившем с вами в Со­ветском Союзе. Начались какие-то процессы. В начале ше­стидесятых годов евреев снова начали арестовывать – те­перь за экономические преступления. Когда состоялась первая конференция по советским евреям, мы о вас еще ничего не слышали. Не было отказников, мы ничего не слы­шали о Кошаровском, Натан Щаранский едва только родился, мы никого не знали. Мы сделали это потому, что евреев аре­стовывали за экономические преступления. Я никогда этого не забуду! Мы были такие невежественные и такие эмоцио­нальные… У нас была встреча в Филадельфии. Мы состави­ли целую декларацию по правам советских евреев. Там было восемнадцать пунктов. Семнадцать из них – о культуре, ре­лигии, иврите… Под номером восемнадцать, последним, сто­ял пункт о воссоединении семей. Мы были невежественны в отношении вас и в отношении всего остального. Вы были еще “евреями молчания”. У нас многие думали, что под “ев­реями молчания” Эли Визель имел в виду американских ев­реев. Нет, он имел в виду вас.

Что нам помогло? Шоа (Катастрофа) и движение за граж­данские права в Америке. Когда афроамериканцы начали создавать свое движение за гражданские права, многие молодые евреи вошли в это движение. Позже они трансфор­мировали эмоции и технику борьбы для работы в поддержку советских евреев. Некоторые из первых членов организации “Студенты в борьбе за советских евреев”, включая меня са­мого, были до этого членами движения за гражданские пра­ва. Мы тогда довольно упрощенно воспринимали освобож­дение советских евреев как движение за гражданские права – и, не задумываясь, прыгнули в эти воды”.

У американской еврейской общины нет единого представи­тельного органа, у нее много разного рода организаций. “Амери­канцы традиционно реагируют на проблему созданием комитета или организации. Потом, правда, случается и так, что проблема, для решения которой была создана организация, забывается…”.[15] “Спектр еврейских организаций – от синагогальных союзов и раввинских ассоциаций до различных братств, групп защиты гра­жданских прав и обществ помощи новым репатриантам, кажется бесконечным”.[16] Сегодня имеется по меньшей мере триста обще­национальных еврейских организаций и бесконечное количество местных.

“Американские еврейские учреждения, выросшие из великой русской иммиграции и Первой мировой войны: “Американский еврейский Комитет”, “Американский еврейский Конгресс”, “Ан­тидиффамационная Лига”, “Национальный Совет еврейских жен­щин”, “Федерации”, “Объединенный распределительный Коми­тет” и “Объединенный еврейский призыв” – по сей день остаются центральными органами организованной еврейской жизни. Сов­местно с “Объединением синагог”, сионистским движением и ор­ганизацией “Бней-Брит” (“Дети Союза”), они являются основны­ми строительными блоками политической и финансовой машины американского еврейства. Почти каждая другая организация яв­ляется либо комбинацией вышеназванных, либо она не играет сколь-нибудь значительной роли”.[17] Перечисленные организа­ции составляют американский еврейский истеблишмент. Несмот­ря на то, что большинство организаций имеют свою четко обо­значенную нишу, это конкурентное пространство, в котором идет постоянная борьба за сохранение и расширение влияния, за уве­личение сбора средств на осуществление различного рода проек­тов.

На фоне осознания Холокоста и начавшихся судебных пре­следований за экономические преступления тема советских евре­ев становилась все горячее. Американские евреи отреагировали традиционным способом – создали соответствующие организа­ции, целых четыре! Одна из них, самая престижная и мощная, была основана истеблишментом по инициативе и в сотрудниче­стве с “Нативом”. Она получила название “Национальная Конфе­ренция в поддержку советских евреев”. Остальные возникли по инициативе частных граждан. Это были “Объединение Советов в поддержку советских евреев”, основателем и первым президен­том которого стал ученый из НАСА и еврейский активист Луис Розенблюм; “Студенты в борьбе за советских евреев”, основате­лем и первым президентом которой стал раввин Яков Бирнбаум; и “Лига защиты евреев” раввина Меира Кахане, появившаяся не­сколько позже остальных. “Частные” организации нередко кон­курировали друг с другом и с истеблишментом. Они зачастую находились в той или иной степени оппозиции по отношению к политике истеблишмента, доставляли ему немало хлопот и не­редко вынуждали менять позиции по вопросам стратегии и так­тики борьбы.

“Национальная Конференция в поддержку советских евреев”

“Пришлось много и упорно заниматься убеждением еврейс­ких организаций, – писал Нехемия Леванон, – чтобы они согла­сились создать отдельный орган, целиком посвященный борьбе за советских евреев… В новых условиях необходимо было до­биться координации наших действий и исключить абсурдную конкуренцию и сумбурную “беготню” в министерство иностран­ных дел, Белый Дом и Конгресс”.[18]

“Правительство Израиля, – вторит ему Джерри Гудман,[19] – было важным компонентом того, почему и как мы это сделали. Можно обвинять “Бюро по связям” (“Натив”) в миллионе вещей, но без него не было бы “Национальной Конференции”. В 1963 году израильтяне доставили в Американский еврейский коми­тет (АЕК) книгу Трофима Кичко “Иудаизм без прикрас”. Они от­дали эту книгу Морису Абрамсу, являвшемуся одновременно президентом АЕК и представителем США в “Комиссии по пра­вам человека”. Это была ужасная книга с антисемитскими ри­сунками. Она была настолько безобразна… – можно было по­думать, что ее взяли из нацистской пропаганды, из “Der Stür­mer”! Морис Абрамс созвал пресс-конференцию и представил эту книгу миру. Такие вещи мобилизуют, и это именно то, чего хотели израильтяне. Мы распечатали несколько копий этой книги. Когда люди ее видели, они приходили в ярость. Ведь одно дело, когда еврейская организация выпускает пропаган­дистскую брошюру, и совсем другое дело, когда ты видишь оригинал, сделанный в Советском Союзе. Это был 1963 год. Первая “Национальная Конференция” состоялась в апреле 1964 году в Вашингтоне в отеле Вильярд. Впервые 24 наци­ональные еврейские организации Америки собрались вместе, чтобы обсудить проблему советских евреев. Эта книга была там представлена, и она потрясла всех”.

На заявление Абрамса последовал официальный ответ со сто­роны идеологической комиссии ЦК КПСС, напечатанный в “Пра­вде” от 4 апреля 1964 года: “Автор книги и авторы предисловия неправильно интерпретировали некоторые вопросы, касающиеся возникновения и развития этой религии (иудаизма)… несколько ошибочных положений и иллюстраций могут оскорбить чувства верующих и интерпретироваться как проявление антисемитизма­…” Публичное представление книги и реакция советских властей подтверждали правильность предпринятых шагов.

Созыву “Национальной Конференции” (она называлась тогда “Американской Конференцией”) способствовало еще несколько важных событий. “21 октября 1963 года Моше Дектор провел в международном центре Карнеги конференцию на тему “Положе­ние советских евреев”. Конференцию Дектора поддержали судья Вильям Дуглас, доктор Мартин Лютер Кинг, сенатор Леман и многие другие видные общественные и политические деятели. Она продемонстрировала миру всеобщую, а не только еврейскую озабоченность и выступила с “Призывом совести в поддержку советских евреев”, сопровождавшимся рядом протестов совет­скому правительству”.[20]

Артур Гольдберг, член Верховного Суда США, познакомив­шись в сентябре 1963 года с отчетами о положении советских ев­реев, пригласил к себе сенаторов-евреев Рибикова и Джавитса. Он предложил им обсудить создавшееся положение и выяснить, чтó можно в связи с этим предпринять. Трое пришли к выводу, что евреям пора прекратить молчание по этому вопросу и, воз­можно, Соединенным Штатам следует поставить перед Советс­ким Союзом вопрос о дискриминации евреев. Они переговорили об этом с государственным секретарем Дином Раском. Затем Гольдберг и Рибиков как бывшие члены кабинета министров Кеннеди присутствовали в Белом Доме на некой церемонии и ис­пользовали эту возможность для разговора с президентом Кен­неди. Они были удивлены его осведомленностью. По ходу разго­вора Кеннеди позвонил Томсону, и последний договорился с со­ветским послом Добрыниным о встрече. На встрече, продолжав­шейся четыре часа, Добрынин отрицал, что у советских евреев есть какие-либо специфические проблемы. Голдберг и Рибиков предложили Добрынину выяснить, может ли этот разговор быть продолжен в Москве с Хрущевым. Добрынин ответил, что Хру­щев уже извещен о встрече и получит по ней полный отчет. Если он решит, что дальнейшие обсуждения могут быть полезными, ответ будет передан Голдбергу. Хрущев никакого ответа не дал. Тогда 19 ноября по просьбе Голдберга была созвана специальная встреча главной американской еврейской организации – “Конфе­ренции Президентов”. На ней Гольдберг выразил мнение, что да­льнейшее молчание в вопросе о советских евреях нежелательно, предупредив, однако, что протесты должны быть взвешенными и не затрагивать двусторонних отношений между СССР и США. Он поддержал предложение о созыве общенациональной моби­лизационной конференции и предложил осуществить образова­тельные программы по всей стране о положении советских евреев.[21]

Позиция Гольдберга помогла лидерам еврейского истеблиш­мента преодолеть мучившие их сомнения. Одно из основных сос­тояло в том, что активная публичная кампания может навредить советским евреям – ведь это на них обрушится гнев правителей. Сторонниками такой точки зрения были влиятельные обществен­ные деятели Нахум Гольдман и Роуз Гальперин, предпочитавшие методы тихой дипломатии.

Возникало также немало трудностей организационного харак­тера, связанных с прерогативами, взаимной ревностью и подоз­рительностью. “У нас были национальные организации, – вспо­минал активный сторонник открытой борьбы Луис Розенблюм, – которые знали о проблеме советских евреев, но у каждой были свои специфические заботы и интересы, в результате чего они были не в состоянии прийти к согласию ни по одному вопросу. А когда вы не можете согласиться, что вы делаете? Вы ничего не делаете”.[22]

– Вы участвовали в работе этой конференции? – спро­сил я Джерри Гудмана.[23]

– Да. Я был тогда еще мальчишкой. Они предложили мне стать первым координатором организации. Но что я знал то­гда? Я сказал “да” и сделал все возможные ошибки… Нужно было организовать встречу, и я послал письма с приглаше­ниями на бланке “Американского еврейского Комитета”. Один из представителей “Американского еврейского Конгресса”, Шед Полье, оскорбленный тем, что письмо пришло на бланке конкурирующей организации… я никогда этого не забуду!.. встал и спросил: “Что за идиот прислал мне это письмо?” А я, мальчишка, сижу там в углу… потом поднимаюсь и говорю тихо: “Вот… я…” Моя вторая степень в международных от­ношениях не давала мне необходимой подготовки для по­добных дел… рубцы на моей спине свидетельствуют. Но я учился быстро. Мы сделали бланк письма Конференции. Но­вая организация получила название “Американская еврей­ская Конференция в поддержку советских евреев”. 1964 год.

– Так Национальная Конференция стартовала в 1964 году?

– Я объясню… Как это было? На первой встрече было ре­шено, что мы не можем просто встречаться и обсуждать, что-то должно делаться впоследствии. Поэтому двадцать четыре национальные еврейские организации учредили “Американ­скую еврейскую Конференцию”. Доброволец-профессионал в одной из организаций учредителей рассылал материалы, ус­траивал встречи, рассылал расписание работы и все такое. Каждые полгода устраивалась очередная встреча Конферен­ции. Потом Конференция стала делать определенные вещи. У нас была, например, ночная демонстрация, устроенная в Вашингтоне раввином Диком Хиршем – “Церемония Вечного Огня для советских евреев” – и подобные вещи. “Националь­ной Конференции” в полном смысле слова тогда еще не бы­ло. Не было отдельного бюджета, офиса, штата сотрудни­ков… Но тогда ведь не было еще и движения отказников и не было еще самих отказников.

Несколько иначе видит этот процесс Луис Розенблюм, в пос­ледствии президент “Объединения советов в поддержку советс­ких евреев”, оппозиционного “Американской Конференции”.

“Конференция была созвана в апреле 1964 года, – вспо­минает Лу Розенблюм.[24] – Ответственным за организацию конференции был назначен “Национальный совет по межоб­щинным отношениям”. Он предложил главным еврейским организациям выбрать делегатов на то, что называлось “Американская еврейская Конференция по советским евре­ям”. Мы подумали, что это будет отличная возможность углу­биться в тему и встретить других людей, интересующихся со­ветскими евреями. В то время еще не было связи и общения между различными группами, которые этим занимались. Мы подали заявку на участие через “Союз американских рефор­мистских синагог” в составе делегации от Кливленда. Пригла­шение было получить несложно, никто особенно на эту Кон­ференцию не рвался. Там были делегаты, которые приехали, почти ничего не зная о советских евреях.

На Конференции собралось около 500 человек со всей страны. Она была хорошо подготовлена и организована: по­вестка дня со всем, что должно было иметь место, включая список предлагаемых резолюций для голосования, была вы­слана заблаговременно всем участникам. В последней резо­люции под номером 14 предлагалось, чтобы после окончания конференции президенты общенациональных еврейских ор­ганизаций встретились и обсудили, как воплотить в жизнь ре­шения конференции. Последняя резолюция показалась нам попыткой уклониться от необходимых решений и избежать возможных проблем. Поэтому мы предприняли некоторые действия для исправления ситуации. Мы составили предло­жение резолюции под номером 15, в ней предлагалось соз­дать общенациональную организацию, которая продолжила бы работу конференции на постоянной основе. Мы обзвони­ли и написали письма людям, озабоченным, как мы знали, положением советских евреев. Кроме того, поскольку к приг­лашению был приложен список участников конференции от различных организаций, мы написали письма и этим людям. Мы изложили им наши опасения об исходе конференции, приложили копию предлагаемой нами резолюции и попроси­ли их поддержать нас…

В аэропорту Вашингтона нас встретил глава “Союза Ре­формистских Синагог” и предложил… снять наше предло­жение. “Я лично полагаю, что ваше предложение правиль­ное, но это может создать мне, как главе организации, много проблем, поэтому я прошу вас спустить это дело на тормо­зах”, – сказал он.

Я был тогда еще очень наивен, и в данном случае это было хорошо. В отеле, в котором проходила конференция, мы про­должали лоббировать нашу резолюцию. “Что будет дальше, – говорили мы, – когда вы вернетесь в ваши общины? Что вы скажете людям? Что вы предложите им делать? Не будет на­циональной организации, к которой вы могли бы обратиться за поддержкой, по сути дела не будет никого, к кому вы смо­жете обратиться”. Мы были убедительны. Мы подали пред­ложение по этой резолюции из зала заседаний. Председа­тельствующий пытался аннулировать ее как неприемлемую­… шум, крики о демократии… в конце концов он согласился. Наше предложение было представлено собранию и принято подавляющим большинством голосов. Мы думали, что мы по­бедили…

После голосования выступил председатель Конференции Исайя Минкоф, общественный деятель с большим стажем и прекрасной репутацией, профессиональный глава “Нацио­нального совета по межобщинным отношениям”. Он сказал: “Это ошибка. Группа “бундовцев” пришла сюда и нанесла большой вред Конференции”. Я даже не знал, что такое “бун­довец”, я не мог понять, о чем он говорит, а он в гневе… про­сто снова вернулся к битвам своей юности.

Тем не менее, наше предложение было включено в текст в составе14-ой резолюции, которая теперь имела дополнение: “Наше следующее предложение состоит в том, что президен­ты изыщут средства для продолжения деятельности Конфе­ренции на постоянной основе с адекватным штатом сотруд­ников и финансовым обеспечением, с тем чтобы осуществить резолюции Конференции”.

Создание Американской Конференции позволяло Израилю в какой-то мере координировать сложный механизм взаимодей­ствия различных организаций и устранять их самостоятельную и сумбурную беготню “наверх”. Практически вся информация о положении советских евреев концентрировалась тогда в руках “Натива”, и это давало ему дополнительный мощный инструмент воздействия. При этом, мобилизуя других, Израиль мог позво­лить себе еще достаточно долгое время оставаться за кулисами, избегая прямой конфронтации с Советским Союзом.

Координировать американские еврейские организации – за­дача не из простых. Многие активисты были недовольны види­мой пассивностью Американской Конференции.

“В течение следующих шести лет, – вспоминает Луис Розен­блюм,[25] – мы приложили много усилий, чтобы превратить Кон­ференцию в эффективную организацию, но нам это не уда­лось… Были еще конференции, национальные и местные, на этих конференциях мы выражали нашу озабоченность и пыта­лись добиться большей активности… Когда мы поняли, что они к этому не готовы, мы решили делать это сами – настолько хо­рошо, насколько сможем. Мы приступили к созданию связей между людьми, которые были или могли стать лидерами в сво­их общинах в борьбе за советских евреев “.

———————

– Вы действительно были пассивными? – спросил я Джерри Гудмана.[26]

– Мы начали что-то делать, – ответил он, – но это происхо­дило нерегулярно и без определенной стратегии. Только по­сле Ленинградского процесса “Бюро по связям” предложило резко увеличить активность, и тогда было принято решение создать постоянно действующую группу сотрудников. Этим занялся специально созданный комитет. В июне 1971 года он вышел с предложением создать постоянно действующую ор­ганизацию – “Национальную Конференцию в поддержку со­ветских евреев” – с отдельным бюджетом, штатом сотрудни­ков и собственным офисом. Некоторые группы были против этого решения… сама “Конференция Президентов”, органи­зовавшая эту встречу, была против… Я помню, их председа­тель предложил: “Вы можете работать в нашем офисе”. Кто-то еще предложил свой офис.

– Кто был первым президентом “Национальной Кон­ференции”?

– Ричард Маас. Я согласился стать исполнительным дирек­тором при одном условии – тут Джерри лукаво улыбнулся – мне следовало бы, конечно, поставить больше условий, нап­ример, пенсию для моих детей, но я был недостаточно умен­… я поставил только одно условие: Ричи Маас, с которым я работал в “Американском Еврейском Комитете” (он работал там председателем международной комиссии), будет первым президентом. И он им стал и пользовался большим уважени­ем. То, что мы хорошо знали друг друга и могли работать вместе, было очень важно. Мы не могли позволить себе рос­кошь тратить много времени на знакомство со всеми избран­ными руководителями, работавшими на добровольных нача­лах. Мне было просто и комфортно работать с ним. Мне дали 11 тысяч долларов и офис. Вначале у нас не было денег на зарплату сотрудникам… Я платил штату из собственного кар­мана в течение четырех месяцев, частично из тех денег, ко­торые платили мне. Я не хочу этим сказать, что я был лучше других. Таким был мой вклад, это было мое чувство долга. Я стремился сделать все возможное, чтобы организация двига­лась вперед. Потом мы получили наш собственный офис… Остальное, как мы говорим, принадлежит истории. Так мы начинали.

У новой организации очень быстро появилась оппозиция. Оп­позиция истеблишменту вообще соответствовала духу того вре­мени. Это была пора отказа от общепринятых ценностей, ниспро­вержения идолов, гражданского неповиновения и борьбы против всего того, что не только было истеблишментом, но и напомина­ло его. Молодежь восставала против родителей, “дети цветов” от­казывались носить приличную одежду, жить в загазованных го­родах. Они уходили на природу и создавали свои коммуны. Бур­лили студенческие кампусы, ширилось движение за права негри­тянского населения, поднималась волна протестов против войны во Вьетнаме. Во всем этом евреи принимали самое активное уча­стие.

Но оппозиция по вопросу советских евреев была несколько иной. Она не столько восставала против истеблишмента, сколько пыталась подтолкнуть его к более активным действиям. Моло­дые еврейские сердца не готовы были повторять грех бездейс­твия старшего поколения во время Холокоста и раз за разом ста­вили истеблишмент в неловкое и даже глупое положение своей критикой и отчаянными действиями.

“Нам не нужна Конференция, нам нужна борьба” – сказал по этому поводу раввин Яков Бирнбаум и через три недели после образования Американской Конференции созвал учредительный съезд оппозиционной организации “Студенты в борьбе за совет­ских евреев”.

“После третьего съезда, – вспоминал Луис Розенблюм[27], – большинство тех, кто был серьезно настроен помогать совет­ским евреям, стало приходить к выводу, что сделать из “Амери­канской Конференции” жизнеспособную организацию невоз­можно. Она обеспечивала лишь видимое присутствие в сред­ствах массовой информации… Ее мероприятия происходили спорадически, и в них отсутствовало логическое продолжение. Организация была крайне неповоротливая и не могла обеспе­чить адекватный ответ на резкие действия советских властей, такие, например, как Ленинградский процесс 1970 года”.

Да, это была еврейская оппозиция, разделявшая тревогу ис­теблишмента, однако, считавшая, что он делает слишком мало, слишком медленно и слишком неэффективно.

“Студенты в борьбе за советских евреев”

“Ранней весной 1964 года внушительный человек средних лет с клинообразной бородой и явным английским акцентом появил­ся в студенческом городке университета “Ешива” в верхнем Ман­хеттене. Неделями он ходил от двери к двери, стремясь привлечь внимание студентов к вопросу, о котором очень немногие слы­шали в ту пору: спасения евреев Советского Союза. Этот чело­век, Яков Бирнбаум, прибывший в Нью-Йорк из английского Манчестера, пытался убедить американских евреев подняться против того, что он называл “духовным геноцидом” советских евреев. Он считал, что только у евреев Соединенных Штатов есть достаточно ресурсов и связей, чтобы изменить ситуацию”.[28]

Так начиналась одна из наиболее активных и в то же время достаточно умеренных с точки зрения выбора средств органи­заций, оппозиционных истеблишменту. Бирнбаум понимал, что без истеблишмента, его ресурсов, организационных возможнос­тей и общественно-политических связей на такую махину, как Советский Союз, оказать воздействие будет крайне трудно, если вообще возможно. Поэтому он всегда стремился к взаимодейс­твию с истеблишментом и видел роль своей организации в том, чтобы стать экспериментальной площадкой для проверки различ­ных форм борьбы и для выработки правильной стратегии воздей­ствия на СССР… “Студенты” были часто на несколько шагов впе­реди истеблишментских организаций в понимании природы борьбы. Историк Мартин Гильберт называл Бирнбаума “отцом движения за советских евреев”.[29]

Бирнбаум предложил использовать в конфронтации с Советским Союзом так­тику шумных открытых протестов, испо­льзуемую движениями за гражданские права внутри Соединенных Штатов. При­менять такую тактику против сверхдер­жавы, которая если и не была, то каза­лась могущественнейшей империей в человеческой истории, представлялось абсурдным.

 

Кроме того, для еврейского движения в то время это было еще необычно и ди­скомфортно. Еврейское руководство придерживалось вырабо­танной веками рассеяния тактики тихой дипломатии, опасаясь, что открытые протесты на еврейскую тему, да еще в далеком от Америки Советском Союзе, могут вызвать волну антисемитизма внутри самих Соединенных Штатов и осложнят их отношения на общественно-политическом уровне. (Именно такой подход пос­тоянно демонстрировал прекрасный дипломат, глава Всемирного Еврейского Конгресса, Нахум Гольдман).

Революционным в то время выглядело и требование Бирнбау­ма бороться за эмиграцию из Советского Союза, а не ограничи­ваться просьбами о снятии ограничений культурно-религиозного характера и воссоединения семей.

Организация Бирнбаума считала необходимым увеличивать давление на администрацию в Вашингтоне с тем, чтобы превра­тить вопрос о положении советских евреев в важную тему меж­дународной политики.

“Студенты” первыми опробовали и персонификацию движе­ния советских евреев на примерах конкретных активистов. Они провели целый ряд мероприятий, превративших это движение из абстрактной идеи в конкретные человеческие лица, семьи, их бо­рьбу и страдания.[30]

В листовке, распространенной 2 апреля 1964 года на учреди­тельном собрании организации, говорилось: “Подобно тому, как мы озабочены страданиями негров и боремся за улучшение их положе­ния, мы должны научиться чувство­вать невысказанную и удушающую боль столь многих наших братьев в России… Осуждая молчание и без­действие во время нацистского Хо­локоста, можем ли мы молчать те­перь?”

Многие молодые американцы ев­рейского происхождения видели в неспособности еврейства предпри­нять достаточные усилия для спасе­ние своих соплеменников в Европе источник постоянного стыда. С другой стороны, многие из них ощутили на себе искупляющую силу публичного протеста в кам­пании за гражданские права. Бирнбаум увидел возможность нап­равить эти эмоции на эффективную публичную кампанию. На учредительном собрании Бирнбаум ознакомил собравшихся с четырьмя основными элементами предлагаемой им стратегии, ставшими в дальнейшем основными для всего движения в под­держку советских евреев: пробудить спящее американское еврейство и еврейский истеблишмент; выставить напоказ фальшивую пропаганду Советского Союза и его претензии на строительство идеального сообщества; оказывать давление на Ва­шингтон с тем, чтобы он взял на себя роль активного защитника советских евреев; способствовать повышению стойкости самих советских евреев.[31]

– Вначале нас было четверо: Яков Бирнбаум, Артур Грин, Джимми Торсценер и я, – рассказывал мне бессменный об­щенациональный координатор “Студентов” Гленн Рихтер.[32] – Мы все были вовлечены в американское движение за права человека. В начале шестидесятых годов практически не было никакой информации о советских евреях. Лишкá ее не публи­ковала. Потом Моше Дектор, лево-ориентированный изда­тель, начал публиковать некоторые материалы. Это были очень интересные материалы. В январе 1963-го престижный журнал “Иностранные дела” опубликовал его статью “Поло­жение евреев в Советском Союзе”. Там были некоторые до­кументы, которые, я думаю, дала ему Лишкá. Я читал эти ма­териалы, потому что моим основным курсом в университете была политика. Прочитав их, я сказал моим друзьям, и не за­будьте, что это был 1963 год: “Если уж мы так активно зани­маемся гражданскими правами других людей, почему бы нам не заняться правами наших братьев евреев!”. Сегодня такое заявления прозвучало бы глупо, а тогда этого просто не было”.

– У вас был элемент протеста против поведения ваших отцов во время Холокоста?

– Для нас так вопрос еще не стоял. Вспомните, это было перед тем, как тема вины еврейской общины во время Шоа была поднята. Самая первая книга на эту тему, по-настоя­щему встряхнувшая американскую общественность, еще не была опубликована. Она появится только через два года. А это было еще перед началом движения протеста против войны во Вьетнаме. Это было даже перед тем, как Эли Ви­зель написал свою книгу “Евреи молчания”. И потом, мы ведь не были “анти”… Была просто вовлеченная в борьбу за граж­данские права группа евреев, которая сказала: “Эй! Если мы помогаем другим, то почему мы не можем помочь и своим то­же?” В это время, в 1963 году, мы еще только начинали соби­раться вместе. Единственным человеком среди нас, имев­шим личный опыт Холокоста, был Яков Бирнбаум. Сегодня ему 77 лет. А тогда был маленький ребенок, который родился в Германии и помнил, как его били нацистские дети. Его дед Натан Бирнбаум активно сотрудничал еще с Герцлем, был ге­неральным секретарем Первого сионистского конгресса. Ра­зочаровавшись в окультуренной и размытой национальной идентификации западноевропейского типа, Натан Бирнбаум со временем увлекся иудаизмом восточноевропейского типа и стал одним из основателей “Агуды”. Его семья в 1933 году переехала в Лондон, и Яков позже участвовал в спасении де­тей от нацистов. Его отец во время войны служил в прави­тельственном отделе цензуры для необычных языков и читал отчаянные письма из Европы. Он знал, чтó там происходило. Мы все родились в конце войны или после нее. Он единст­венный был способен поднять проблему Холокоста. В то вре­мя нас это особенно не трогало, а он чувствовал, что еврей­ские студенты Америки станут той группой, которая преобра­зует американскую еврейскую общину. Существовала еще пара групп, которые начинали формироваться. Примерно в это же время Луис Розенблюм начинал деятельность своего “Кливлендского Совета”. Мы тогда этого не знали, потому что это было в Кливленде… Была группа американских сионис­тов-ревизионистов, последователей Зэева Жаботинского, сформировавшаяся в конце 1963-го года еще до нас. Это бы­ли люди, пережившие Холокост, у них была сильная мотива­ция. Они создали организацию, которая называлась “The American Leage for Russian Jews” (“Американская лига в под­держку советских евреев”). Собственно, наша группа впервые встретилась у них: некоторые из наших ребят независимо друг от друга попали на их встречу, и там выяснилось, что все мы вовлечены в движение за гражданские права… Но они не сумели сделать чего-либо значительного.

– Знаете ли вы, что “Натив” начал функционировать с 1952 года?

– Впервые я встретился с Нехемией Леваноном в 1970 го­ду, когда мы с женой были с визитом в Израиле. Мы знали о Лишкé и посетили Нехемию в Кирье (правительственный квартал в Тель-Авиве). В разговоре с нами Нехемия спро­сил: “Кто говорит вам, чтό вы должны делать?” Я и моя жена – мы американцы… мы посмотрели на него с некоторым уди­влением и ответили: “Никто не говорит нам, чтό мы должны делать. Мы делаем то, что считаем нужным”. Нехемия не мог не то чтобы принять… он не мог понять нашу точку зрения. В конце разговора он сказал: “Ваша проблема состоит в том, что вы не готовы подчиняться”. Потому что с его точки зрения никто не должен был действовать без его указаний, и кто мы такие, и как это мы смеем действовать без его инструкций. А с нашей точки зрения – на кой ляд нам нужны были его ука­зания!

– Они не делились с вами информацией?

– Да. Чтобы понять их, необходимо проследить историю их становления. Я всегда старался смотреть на это с историчес­кой и психологической точки зрения. Это были люди Мосада (разведки). Прежде они работали с нелегальной алией. Если кто-то из них не выполнял приказа или делал то, что хотел, или если кто-то открывал рот, то это могло подорвать все их усилия. Я всегда чувствовал, что эти люди продолжали жить представлениями конца сороковых-начала пятидесятых го­дов, и я говорил себе: “Такова их психология, ну и прекрас­но…” У нас всегда были напряженные отношения с этим уч­реждением. Если мы не делали того, что они от нас ожидали, они переставали давать нам информацию.

– Но ведь иногда вы кооперировались…

– Это не была кооперация, потому что Нехемия не говорил нам “делайте то-то и то-то”. Когда мы делали вещи, в кото­рых они были заинтересованы, мы начинали получать от них что-то. В конце шестидесятых годов мы стали получать жур­нал “Евреи в Восточной Европе”, который издавался в Лондо­не на базе материалов, собранных Лишкόй. Редактировал этот журнал Литвинов. Если мы делали что-то такое, что им не нравилось, нас отсекали. С начала 1970-х годов мы сов­местно с “Объединением Советов” начали создавать незави­симые источники информации и каналы связи.

Мы рассматривали офис Нехемии Леванона как своеобраз­ную черную дыру в еврейской вселенной, куда все попадает и обратно ничего не выходит. И мы решили для себя, что мы не будем тратить время на противоборство с Лишкόй. У нас ограниченные возможности. Через их голову очень трудно действовать. Мы не можем на них кричать, и мы не можем оказывать на них давление. То, что они нам дают, мы берем. Кто были нашими альтернативными источниками информа­ции? Некоторые ребята из “Бней-Акива”, которых Лишкá по­сылала в Советский Союз. Когда по нашим каналам мы узна­вали, что кто-то из них едет, мы ему говорили: “Мы знаем, что вы едете, мы знаем, куда вы едете, и мы не будем зада­вать вам никаких вопросов. Вот информация из наших источ­ников о вашем маршруте – пользуйтесь. У нас к вам только одна просьба: когда вы вернетесь, сделайте для нас копию вашего отчета”. Конечно, мы получали копии отчетов далеко не от всех ребят. Нам давали их только те, кто хотел, чтобы страшная информация, которую они привезли, была опубли­кована.

– Службы типа Лишкú или Мосада имеют ограничения в раскрытии информации, которой они располагают. Ес­ли бы вы обратились, скажем, в ЦРУ, вам бы тоже не дали свободного доступа к информации.

– Я не думаю, что аналогия с ЦРУ в данном случае подхо­дит. Я думаю, что они задерживали информацию потому, что информация это власть, и они использовали ее в этом смыс­ле весьма эффективно. Когда мы их обошли, информация перестала быть той силой, которую они могли использовать против нас. Тогда они стали критиковать нас иначе. “Откуда вы знаете, что информация, которую вы получаете от “Сту­дентов”, правильная? – говорил их представитель в Нью-Йор­ке. – Может быть, они просто хотят напугать людей! Их инфо­рмация не была проверена”. До нас также докатывалось эхо некрасивого отношения Лишкú к бывшим активистам алии в Израиле, которых зажимали… Кто реально помогал этим ак­тивистам в Израиле? Энн Шинкарь, одна из самых ранних… Она сама из семьи американских текстильных магнатов, а семья Шинкарей известна созданием текстильной промыш­ленности в Израиле, колледжа текстиля имени Шинкаря… Энн ничего не боялась. У нее были политические связи, сила, деньги. Когда Лишкá зажимала активистов, Энн о них заботи­лась, потому что она от истеблишмента не зависела.

– Вы начали в 1964 году. Вы уже тогда устраивали демонстрации?

– О-о… мы устраивали много демонстраций. Почти каждую неделю-две. С первого мая 1964 года мы начали проводить продолжительные демонстрации. И поверьте, это не было из-за чувства вины. Оно пришло около 1966 года, когда Артур Мосс написал книгу “Почему шесть миллионов погибли?”. Эта книга взорвала умы еврейской общины Америки. Он говорил там о молчании администрации Рузвельта во время Холокос­та, о молчании американских евреев во время Холокоста… В мае 1964 года мы организовали митинг в Колумбийском уни­верситете. У нас было около 200 студентов. Мы решили, что в течение четырех дней будем демонстрировать перед совет­ской миссией в ООН. Мы решили, что у нас будет молчали­вая демонстрация, потому что если евреи России молчат, мы тоже будем молчать. (Тут в глазах Гленна заиграли веселые искорки – Ю.К) Это был последний раз, – добавил он после небольшой паузы, – когда мы сделали такую ошибку. Через четыре дня больше тысячи студентов маршировали в тече­ние четырех часов перед советской миссией.

– Чтобы российские евреи могли есть мацу на Песах?

– Да, это тоже было среди наших требований. Очевидно, мы чем-то затронули молодых евреев Нью-Йорка, если они захотели принять участие в демонстрации. Мы предоставили им нечто еврейское и одновременно гражданское. Мы дали им возможность принять участие в еврейском движении за гражданские права. Тогда это еще не было движением за эмиграцию. Наш лозунг в то время был: “Let them live or let them leave” – “Дайте им жить или дайте им уехать”. Это еще не было “Отпусти народ мой”. Мы даже не думали тогда, что для эмиграции существует реальная возможность. Но мы сказали студентам: российские евреи в опасности, и высту­пать в их защиту не менее морально, чем участвовать в дви­жении за гражданские права. И это был успех: более тысячи студентов откликнулись. Была фотография в “Нью-Йорк Таймс”… Бирнбаум предложил назвать нашу организацию “Студенты в борьбе за советских евреев”. Мы сделали не­большую резиновую печать и начали действовать из кварти­ры Бирнбаума. Так родилось студенческое движение за со­ветских евреев.

Чем больше мы погружались в работу и чем больше ин­формации получали, тем больше расстраивались. Это было ужасно. У нас была уже другая психология, она отличалась от психологии наших родителей. Когда я спросил моих роди­телей, чтó они делали во время Холокоста, они сказали, что вначале не знали, чтό происходит, а когда узнали, поняли, что у них нет никакого политического влияния. В наше время в некоторых американских еврейских организациях еще оста­валось несколько человек, руководивших этими организаци­ями во время Холокоста. Это были люди типа “sha-shtil” (“ша-штил” – тише воды, ниже травы). У нас была другая психоло­гии. Поэтому на нас не особенно влияло то, что говорило из­раильское правительство.

– Израильское правительство требовало тишины?

– “Ша-штиль!” Американские истеблишментские организа­ции во всем, что касалось евреев за пределами Соединен­ных Штатов, принимали позицию израильтян. Только после Войны Судного дня они начали психологически дистанциро­ваться от такого подхода. Они увидели, что правота не всег­да на стороне израильского правительства.

“Наиболее впечатляющим из ранних достижений “Студентов” был, вероятно, массовый митинг в октябре 1964 года в Манхет­тене, привлекший и сенаторов из Нью-Йорка, и представителей Белого Дома”.[33]

Отсутствие средств и влияния компенсировалось преданнос­тью делу и энергией. “Студенты” собирали членские взносы по три доллара с человека, продавали значки и материалы собствен­ного производства и время от времени получали небольшие по­жертвования. Бирнбаум обеспечивал стратегическое вúдение, та­ктику и контакты с общинными лидерами и политиками, Рихтер устраивал демонстрации, печатал литературу, занимался мобили­зацией добровольцев и информировал массмедия о развитии со­бытий в Советском Союзе.[34]

Бирнбаум считал, что слишком большое число евреев участ­вует в разного рода нееврейских делах именно потому, что ев­рейская община не предлагает им достойных задач высокого мо­рального заряда. Спасение советских евреев, по его глубокому убеждению, являлось именно такой задачей. Экономические про­цессы против евреев через некоторое время прекратились, а анти­семитская книга Трофима Кичко “Иудаизм без прикрас” была изъята из продажи. Это убедило “Студентов”, что их протесты начинают действовать, и что они нашли формулу успеха.[35]

Но еврейский истеблишмент относился к их действиям с большим скептицизмом. С чего это они взяли, – раздавалось в их адрес – что этой небольшой группе удастся изменить подход аме­риканского еврейства к проблеме? С какой стати американская администрация пожертвует национальными интересами или даже подвергнет их какому-либо риску во имя освобождения советс­ких евреев? Как вообще можно освободить евреев в государстве, где все несвободны?

“Студентов” обвиняли в авантюризме, безответственности, хулиганстве. На самом деле это было неправдой. “Студенты” со­храняли корректные отношения с полицией и даже с советскими властями, а это означало, что они вели себя не только “мирно”, но и в рамках закона. Перед каждым митингом Гленн Рихтер го­товил список “одобренных лозунгов”. Полицейские могли кон­фисковать любой плакат, звучавший подстрекательски. Бирнба­ум понимал, что даже ненасильственное неповиновение, демон­стрируемое движением за гражданские права, оттолкнет амери­канское еврейство. Студентам поэтому приходилось балансиро­вать на весьма тонкой грани приемлемости их действий со сторо­ны своих.[36]

– Проверенная информация и – никакого насилия, – рас­сказывал Гленн Рихтер.[37] – Мы делали все так, чтобы нас нельзя было рассматривать как часть крестового похода про­тив коммунизма. Почему? Потому что, особенно в первые го­ды нашего движения, у нас было сильное желание добиться поддержки американских левых. Мы хотели привлечь на на­шу сторону американских лидеров движения за гражданские права. Мы всегда утверждали: все, что мы делаем, относит­ся к области прав человека и только прав человека, и ничего, кроме прав человека. На самом деле, в 1966 году Мартин Лю­тер Кинг мощно выступал в поддержку советских евреев. Это было время, когда еврейские организации еще сидели с зак­рытыми ртами. Поразительно! Выступал влиятельный лидер, который конечно же ассоциировался с коммунизмом, и он го­ворил убедительнее, чем многие еврейские лидеры. Мы хо­тели обращаться к таким людям, как Бертран Рассел, потому что чувствовали: эти люди могут повлиять на поведение Со­ветского Союза. Мы, естественно, обращались также к дея­телям в правой части политического спектра, но именно сре­ди левых мы хотели создать широкую базу поддержки. При этом никто из них не просил нас подписать какую-то их де­кларацию”.

– Кого вы имеете в виду, когда говорите “мы”?

– Это была довольно неопределенная группа… всякий, кто реально хотел принять участие в обсуждении и анализе. Кро­ме того, мы всегда приглашали экспертов, специалистов в той или иной области. Ну, и, конечно, Бирнбаум, я, рав Шло­мо Рискин, рав Ави Вайс и другие.

– Ваши встречи проводились регулярно?

– Мы встречались не так уж часто, но общались постоянно.

– У вас был какой-то формализованный процесс приня­тия решений, иерархия?

– Это никогда не было формализовано.

– Как вы принимали решение о проведении демонстра­ции?

– Решение принимала небольшая группа, человек десять. В разное время это были разные люди. Мы чувствовали, что должны продолжать поддерживать в поле общественного внимания эту тему. Бирнбаум сказал еще в самом начале, что нашими целевыми аудиториями являются советское пра­вительство, американское правительство и американская ев­рейская община. Мы должны были произвести на них нужное впечатление. Вопрос в том, кáк это сделать. Нам были знако­мы методы воздействия на американскую администрацию – лоббирование, обращения… В американской общине мы об­ращались ко всем, кто готов был нас слушать. Мы публико­вали информацию в еврейских газетах.

– Столько работы… Как вы справлялись?

– Мы жили этим двадцать четыре часа в сутки. Когда я же­нился, мы с женой решили, что не будем заниматься накопи­тельством, а будем делать то, что важно для нас обоих. Моя жена решила посвятить себя образованию, а я – стать акти­вистом в поддержку советского еврейства. Мы очень хорошо понимали тогда, чтó каждый из нас хочет делать. Это было совсем непросто с материальной точки зрения, но мы спра­вились. И чем больше мы узнавали, тем злее становились на советское правительство, на американское правительство, на еврейскую общину. Мы не были злы на израильтян только по­тому, что не знали и не понимали их роли. Откуда мне было знать, что материалы, которые печатал Литвинов, приходили из Лишкú? Я просто думал, что у него потрясающая инфор­мация. До 1970 года мы почти ничего не знали о Лишкé.

– Сколько отделений в различных городах у вас было?

– Это трудно сказать. Среди университетов и колледжей были группы, которые назывались “Студенты в борьбе за со­ветских евреев”, и были другие группы, которые назывались “Группы в поддержку советских евреев”, и были такие же гру­ппы в составе других организаций… Были, вероятно, десятки групп. Кроме того, мы поставляли информацию не только сту­дентам.

“Это старый, как мир, спор между умеренными и фанатиками, в котором фанатики зачастую навязывают свою точку зрения. Ев­рейская история многократно являла примеры, когда небольшая группа одержимых, вначале бойкотируемая за ее опасный ради­кализм, в конечном счете, устанавливала общественный порядок дня и превозносилась за ее вúдение и мужество. Такая эволюция произошла с организацией “Студенты в борьбе за советских евре­ев”. Однако Яков и его группа одержимых добилась успеха имен­но потому, что они никогда не уходили слишком далеко вперед от основного потока. Бирнбаум отказывался принимать методы борьбы, которые могли бы напугать американскую еврейскую общину и оттолкнуть ее от поддержки советских евреев. Поэто­му, когда молодой раввин Меир Кахана предложил Бирнбауму план кампании гражданского неповиновения, Яков его не принял”.[38]

“Объединение Советов в поддержку советских евреев”

В конце 1962 небольшая группа евреев при синагоге “Бейт Исраель” в городе Кливленде организовала дискуссионную груп­пу. Ее основной целью было самообразование в области суще­ственных вопросов еврейского ми­ра.

“У нашего рава было много идей… чем занять нас в еврейском плане… – вспоминает ученый из НАСА Луис Розенблюм¹²², – и довольно скоро мы вышли на тему советских евре­ев”. Их положение вызвало у группы ассоциации с положением евреев при нацистах. В октябре 1963 года озабоченные члены группы органи­зовали “Кливлендский Комитет по советскому антисемитизму”. “В ка­честве почетного президента коми­тета мы включили мэра Кливлен­да… несколько весьма уважаемых людей согласилось войти в почетный президиум. Таким образом, на бумаге у нас получи­лась весьма впечатляющая организация. В ноябре 1964 года мы распространили нашу первую публикацию “Советский тер­рор против евреев”, описав в ней проблему и наши предложе­ния по ее решению”. В брошюре был напечатан “Призыв к со­вести советских руководителей” с отрывными талонами для подписи. Его подписали более 600 человек”. Подписи вместе с “Призывом” мы присоединили к письму, направленному главе советского государства Никите Хрущеву”.

Эти акции  привлекли к деятельности “Комитета” внимание прессы и общественности и значительно расширили круг людей, готовых получать по почте его публикации. Вскоре появились и зарубежные корреспонденты.

“У нас не было офиса, мы встречались на квартире… – про­должает Розенблюм.[39]. – В поисках информации и родствен­ных душ наша маленькая группа поддерживала контакты с Нью-Йорком, Лос-Анджелесом и другими городами… Я не ве­рил, что на Советский Союз можно произвести впечатление с помощью демонстраций сотен или даже тысяч человек. Когда Сталину сказали, что Папа Римский осудил его, он, говорят, полушутя спросил: “Сколько дивизий есть у Папы?”. Мы зна­ли, что потребуется много времени, чтобы расшевелить об­щественность, но нас не покидала уверенность, что это, в ко­нечном счете, будет наиболее эффективное средство возде­йствия на правительство.

7 марта 1965 года “Комитет” при поддержке федерации Кливленда провел митинг протеста против советского антисе­митизма, в котором приняли участие более 2000 человек. На митинге выступали представители еврейской, католической и протестантской общин, политические деятели – поразитель­но для того времени. Где-то далеко находился Советский Со­юз, у его евреев были проблемы… и более 2000 евреев Клив­ленда пришли на митинг выразить им свою солидарность! После митинга в состав кливлендской группы записалось 500 новых членов. Нам стало ясно, что можно заинтересовать обычных американских евреев происходящим с евреями в Советском Союзе.

В Кливленд время от времени приезжали артисты из СССР: балет, оркестр, советский пианист… Иногда приезжал ученый прочитать лекцию в местном университете.

“Мы, – рассказывает Розенблюм, – хотели использовать их появление, чтобы выразить советскому правительству на­шу озабоченность. Мы не хотели унижать или конфузить са­мих визитеров. Но мы знали, что это попадет по нужному ад­ресу… поскольку каждую такую группу сопровождал сотруд­ник КГБ, и мы были уверены, что наше послание будет осве­щено в его отчете… Вначале мы не ставили пикетов. Просто встреча лицом к лицу и вручение послания… мы извещали прессу, что собираемся там быть… В то время такого рода акции еще не были привычными в Кливленде, так что пресса проявляла к нам внимание… Обычно… наша делегация из шести-семи человек заходила за кулисы или использовала какую-либо другую возможность. Там также были люди, раз­дававшие наши брошюры… Мы посещали большинство таких концертов”.

В 1965 году Розенблюм подготовил справочное пособие для желающих проводить акции протеста. В пособии было расписа­но, как готовить акции, делать плакаты, лозунги и постеры. Спра­вочник рассылался в различные еврейские организации, библио­теки и отдельным лицам по всей стране. Он пользовался популя­рностью и многократно переиздавался. Перед каждым новым из­данием вносились дополнения, и он постепенно разбух до 80 страниц.

В 1965 году “Комитет” начал выпускать информационный бюллетень”Spotlight” – “Прожектор”. Это было важно, ибо в США в тот период еще не было информационных бюллетеней по советскому еврейству. “Прожектор” выпускался вплоть до 1969 года, и в конце периода его тираж составлял несколько тысяч эк­земпляров.

“В декабре 1966 года мы организовали “День молитвы за советских евреев”, – продолжает Луис Розенблюм. – Таким образом, мы вышли за пределы района Кливленда… В реги­оне было около 75 реформистских синагог. Мы максимально упростили их задачу, снабдив подготовленной проповедью, примером извещения для прессы, информационными и обра­зовательными материалами… В проекте согласились принять участие несколько десятков конгрегаций, и это было очень трогательно”.

Кливленд расположен на севере Соединенных Штатов в рай­оне Великих озер. Группы, аналогичные кливлендскому “Коми­тету”, возникли также в других районах страны. На западном по­бережье начал действовать “Совет в поддержку советских евреев Лос-Анджелеса”. Его организовал человек сложной и удивитель­ной судьбы, ребенком прошедший лагерь смерти Дахау и чудом выживший. “Я подсознательно чувствовал себя виноватым за то, что выжил, – вспоминал Сай Фрумкин[40], – и меня постоянно со­провождало чувство долга… кому-то…” Активность истеблиш­мента Лос-Анджелеса его никак не удовлетворяла. (Она выража­лась в символическом пустом стуле на пасхальном седере и в демонстрации или лекции на праздник “Симхат Тора”). Вместе с Зэевом Ярославским, разделявшим его опасения, они приступили к действиям. “Мы отпечатали бланки двух организаций, – расска­зывал Фрумкин¹²³. – Я – “Совета Южной Калифорнии в поддерж­ку советских евреев”, Ярославский – “Студентов Калифорнии в поддержку советских евреев”, и приступили к работе”.

Адель и Джоэль Сандберги организовали группу на восточ­ном побережье Соединенных Штатов, в Майями, Флорида. Пер­вый ленинградский про­цесс произвел на них настолько сильное впечатление, что они бо­лее не могли оставаться в сторо­не. Луис Розенблюм навестил их в Майями. “Он научил нас, – де­лится воспоминаниями Адель Сандберг,¹²⁴ – как звонить в Со­ветский Союз. Таким образом, мы смогли получать информа­цию прямо от активистов. Он по­мог нам организоваться… позна­комил с активистами из других городов… Моей первой обязан­ностью стала опека над семьями отказников. По мере того, как мы узнавали их имена и адреса, мы старались найти в Майями се­мьи, готовые о них позаботиться…”

“Общественный Совет” в Майями делал многое из того, что делали “Советы” в других городах, но он стал широко известен благодаря серии книг об отказниках, выпускавшихся им ежегод­но в течение 12 лет (1976-1988). На каждом развороте книги представлялась отдельная отказная история, включавшая семей­ную фотографию, биографические данные, историю отказа и об­ращение одного из членов семьи. “Каждый отказной случай был трагедией и разрывающим сердце криком о помощи, – рас­сказывает Адель Сандберг.[41] – Эти книги широко использова­лись нашими активистами и истеблишментом. Они вдохновили даже членов Конгресса… на официальный протест”. Протест в Конгрессе США – вещь весьма серьезная: каждый день один из членов Конгресса зачитывал с трибуны историю одной из от­казных семей, и все это заносилось в протокол Конгресса и ста­новилось, таким образом, официальным документом. Члены “Общественного Совета” Майями делали копии с этих докумен­тов и отправляли их советским официальным лицам.

“Совет в поддержку евреев Советского Союза” в Филадель­фии был основан Лени Шустер, – вспоминает Инид Вертман, в дальнейшем сопредседатель этой группы.[42] – Лени был в кон­такте с другими незави­симыми активистами, Лу Розенблюмом из Клив­ленда, Сай Фрумкиным из Лос-Анджелеса и Энн Шинкарь из Израиля. В 1971 он вместе с женой поехал в Советский Со­юз. Поездка оказала на него сильное впечатле­ние, и вернувшись он ос­новал группу в Фила­дельфии”.

Вертманы были дру­зьями Лени Шустера. Они охотно посещали проводимые им мероприятия в поддержку советских евреев. В 1973 году Вертманы сами посетили Совет­ский Союз. “Я страшно боялась, – вспоминает Инид.¹²⁵ – Образ “железного занавеса”, бескрайнего Советского Союза пугали ме­ня. Но когда мы повстречали отказников, мы забыли о наших страхах… ведь наши опасности – ничто по сравнению с тем, что приходилось преодолевать им. Мы были поражены их мужест­вом в такой враждебной обстановке”. Вертманы вернулись из Советского Союза другими людьми и активно включились в работу “Совета”. “Забота о советских евреях стала смыслом нашей жизни, – продолжает Инид. – Мы выступали по три-четыре раза в неделю, нам хотелось, чтобы все узнали о том, что мы видели, чтобы они тоже включились в борьбу… Мы начали звонить отказникам, а затем распространяли полученную ин­формацию среди других активистов в США и других странах. Мы участвовали в митингах и демонстрациях в поддержку совет­ских евреев”.

Когда руководитель филадельфийской группы Лени Шустер репатриировался в Израиль, Вертманы сменили его. В августе 1975 года Стюарт Вертман был избран президентом всеамерика­нского “Объединения Советов” “Мы продолжали делать то, что делали до этого, – рассказывает он[43], – но работы, конечно, до­бавилось. Большими бюджетами мы не располагали, и практи­чески все приходилось делать самим. Много сил и времени от­нимал информационный бюллетень. Мы его писали, печатали, размножали и рассылали по многим адресам в разных странах. Он назывался “Элерт” – “Боевая готовность”, и выходил каждые несколько дней”. Вертман руководил “Объединением Советов” до августа 1977 года, когда он с семьей также репатриировался в Израиль.

В конце шестидесятых начале семидесятых годов было приня­то делать то, что говорили эксперты американских федераций или Израиля, проявлявшие во всем большую осторожность. Ак­тивисты из Советского Союза говорили иначе. Они говорили: “Чем активнее вы будете, чем больше шума создаст ваша активность, тем лучше будет для нас”. Оппозиционные группы, которым сверхосторожность истеблишмента и так казалась неуместной, находили в этих словах подтверждение своей правоты. “Активис­ты на местах лучше знают, что для них хорошо”, – парировали они доводы истеблишмента.

В первые годы своего существования члены кливлендского “Комитета” и другие самодеятельные группы пытались сотруд­ничать с истеблишментской организацией “Американская Кон­ференция”. Они стремились активизировать ее деятельность, добиться выделения средств на профессиональный штат сотруд­ников. Когда стало ясно, что их усилия не приносят положитель­ных результатов, эти группы стали склоняться к созданию собст­венной общенациональной организации.

“Первое пробное движение в этом направлении было сде­лано в апреле 1968 года, – вспоминает Луис Розенблюм.[44] – Я написал нескольким моим друзьям и коллегам… и пред­ложил им обсудить будущее движения за советских евреев. Я пригласил на это обсуждение не только лидеров первичных организаций, подобных мне самому, но и некоторых людей из истеблишмента: Моше Дектора, Меира Розена и других. Это была открытая встреча. Я хотел, чтобы истеблишмент знал о ней. На встрече присутствовали Яков Бирнбаум из Нью-Йор­ка, Зээв Ярославски из Калифорнии, Джо Яниш из Майями. Через месяц, 11 мая, я организовал другую встречу, на кото­рую была приглашена меньшая группа людей, главным об­разом тех, кто позднее станет частью “Объединения Сове­тов”. На этой встрече мы обсуждали практические вопросы организации, цели и структуру. Мы договорились, что будем продолжать развивать наши идеи, и когда наступит подходя­щее время, объединимся. Через два года такое время наста­ло… Я послал в каждый из “Советов” письмо, в котором опре­делил нашу новую организацию как конфедерацию. Я сделал это намеренно, поскольку понимал, что во главе каждого “Со­вета” стоит сильная личность и что у каждого “Совета” свой стиль деятельности. Я полагал, что мы выдержим испытание временем в том случае, если будем уважать друг друга, ра­ботая вместе в тех областях, в которых мы согласны, и не мешая друг другу там, где у нас есть разногласия. Вначале у нас было шесть организаций… Мне предложили написать письмо, определяющее характер нашей организации, и разо­слать объявление об ее торжественном открытии… 6 апреля 1970 года. Это стало началом “Объединения Советов”. В зая­влении говорилось: “Мы все, “Объединение Советов в под­держку советских евреев”, согласны продолжать сотруд­ничество с “Американской Конференцией” и действовать в качестве лояльной оппозиции, чтобы побуждать националь­ные американские организации к большей активности… Мы будем избегать того, чтобы политическая необходимость пра­вительств США или Израиля влияла на деятельность нашей организации”. Каждый из наших “Советов” действовал уже в течение нескольких лет и имел солидный опыт, и это прида­вало нам уверенности… К апрелю 1971 года мы выросли до десяти “Советов”, к концу 1972 года нас стало шестнадцать, а в 1973 году – восемнадцать”.

“Объединение Советов” быстро разрасталось, и соответствен­но росло его влияние. Это была самодеятельная организация, ос­нованная на труде и таланте многих людей, готовых выделить свое личное время и свои личные ресурсы для борьбы за свободу советских евреев.

Мне приходилось встречаться со многими из них в отказной жизни. Некоторые стали личными друзьями и остаются ими до сих пор… удивительные, отзывчивые люди, способные чувство­вать боль и страдания других, как свои собственные. Их отлича­ло чувство личной ответственности за все, что происходило с на­ми.

“Лига защиты евреев”

Отказники и активисты сионистского движения в СССР лю­били “Лигу защиты евреев” рава Меира Кахана. Он говорил с советскими властями на языке, который те хорошо понимали и… побаивались воинственного рава. Советские газеты с большим раздражением писали о “бандитских выходках молодчиков Каха­на”. Нас, отказников, это не пугало. Наоборот! То, что в богатой свободной стране за океаном есть евреи, готовые на жертвы ради нашего спасения, давало нам ощущение своеобразной национа­льной гордости. Кроме того, было чертовски приятно сознавать, что отказы на выезд и издевательства, которым советские власти нас подвергали, начинают им дорого обходиться.

Американский истеблишмент не принял и не мог принять ме­тоды Меира Кахана – не из-за опасения, что это может повредить советским евреям, хотя такие аргу­менты могли приводиться, а из-за того, что они были вредны для самой американской общины.

Меир Кахана, 38 летний раввин из района Бруклина в Нью-Йорке, основал свою “Лигу Защиты евре­ев” в 1968 году. В течение первых двух лет группа была сфокусирова­на почти исключительно на внутри­американских вопросах, в особен­ности на растущем напряжении ме­жду “черными” и евреями. В дека­бре 1969 года она включилась в бо­рьбу за советских евреев.

“Я встретился с Меиром Кахана в 1969 году, – вспоминает Яков Кедми[45], – когда мы с Довом Шперлингом впервые при­ехали в Америку. Мы были у него в офисе. Тогда он был еще тихий, спокойный парень.

– Он уже был руководителем Лиги?

– Да, но тогда они еще занимались “по мелочи” – устраи­вали демонстрации, бросали камни по стеклам, били неграм морды, негры били им…

– А после того, как они включились в борьбу за совет­ских евреев?

– Тогда они сыграли положительную роль. Они первыми привлекли широкое внимание к проблеме, заострили ее до провокации. Они перешли рамки тихой дипломатии, и это бы­ло важно.¹²⁷

“29 декабря 1969 года, – писал рав Кахана в “Истории Лиги”[46], – в час дня группы молодых евреев Нью-Йорка захватили Агентство ТАСС, Агентство Интурист и представительство Аэрофлота в Нью-Йорке. Кроме того, они проникли в советский самолет, который только что приземлился в аэропорту имени Кеннеди. Все молодые люди были членами “Лиги защиты евреев”. Этой атакой они откры­ли новую радикальную главу в саге о советских евреях и американ­ских движениях в их поддержку. Молодые люди расписали лозун­гами “Жив народ Израиля” и “Отпусти народ мой” стены офисов ТАСС, Интуриста и Аэрофлота. В аэропорту двое молодых людей приковали себя цепями к колесам самолета, пока другие расписы­вали лозунгами на иврите его фюзеляж. В эти послеобеденные ча­сы проблема евреев России приобрела больше известности, чем от всех аккуратно приготовленных пресс-релизов еврейского истеб­лишмента… На следующий день молодые люди, включая тех, кто был арестован накануне, устроили полномасштабный бунт в здании, где располагалась советская миссия в ООН… Так началась шумная и продолжительная кампания Лиги”.

“Ничего подобного не делалось раньше… Движение, которое до этого гордилось ответственностью и сдержанностью, получи­ло свой эквивалент “Черных Пантер”. Насилие шестидесятых го­дов докатилось в конце концов и до движения в поддержку сове­тских евреев”.[47] Меир Кахана сделал со “Студентами” то, что они сделали с “Национальной Конференцией”. Он обвинил их в пассивности и предательстве и перевел борьбу на следующую ступень, в которой нарушение общественного порядка стало нормой.

“Он кричал мне: “Как вы смеете быть ответственными, когда евреи в опасности, – вспоминает Бирнбаум.[48]– Я аргументиро­вал… – пока они не убивают евреев, мы не можем использовать насильственные методы, которые только восстановят против нас и нашей борьбы еврейскую общину Америки… Его методы включали гражданское неповиновение, насилие и даже акты тер­рора (такие как снайперская атака на советскую миссию в ООН). Он рассуждал так: чем безобразнее протест, тем больше прессы он получит”.

Особенно отчаянными действия “Лиги” стали во время Ле­нинградского процесса.

“Своими атаками на советские офисы и оскорблениями совет­ских официальных представителей они вызвали напряжение в со­ветско-американских отношениях, и, тем самым, кризис в амери­канском еврейском истеблишменте. Истеблишмент осудил “Ли­гу” Кахана и ее методы. В ответ члены Лиги осудили легализм истеблишмента, его пассивность и устаревшие методы… 26 мар­та 1970 года они поместили объявление в “Нью-Йорк Таймс”, в котором обвинили американское еврейство в соучастии – через молчание – в Холокосте. Вот это объявление:

“Позор американским евреям!

Наше молчание способствовало пролитию этой крови!

В 1942 году, когда мы узнали об Аушвице, мы не сделали ничего.

Наши лидеры пришли к Рузвельту и попросили его разбомбить же­лезнодорожные пути, по которым к газовым камерам шли вагоны, набитые евреями. Он отказался. И мы не сделали ничего.

Когда жизни сотен тысяч евреев были в смертельной опасности, мы не сделали ничего, кроме собраний и лозунгов. Наши руки спо­собствовали пролитию этой крови, наше молчание определило их судьбу…

Сегодня, в 1970 году, мы знаем о национальном и духовном уни­чтожении советских евреев. Где наши усилия по их спасению? Где огромные толпы? Где массовые протесты? Где все эти демонстран­ты, готовые пролить свою кровь за любой народ, за любое дело, за любую группу, кроме евреев? Своим молчанием мы определяем судьбу советских евреев. Своей апатией мы проливаем их кровь.

Мы отказываемся от респектабельности. Мы будем делать то, что должно быть сделано. Мы намерены встряхнуть весь мир и предъявить ему проблему советских евреев так, чтобы американ­ское правительство было вынуждено потребовать справедливости для этих людей, если Советы хотят дружбы с Западом.

Однажды ваш сын или внук спросит вас: “Что вы сделали для советских евреев? Что вы ответите?..”[49]

“Я говорил прессе, – продолжал Кахана в “Истории Лиги”.[50] – Пока Советы не улучшат положения, у них не будет мира. Неи­стовый бунт, поднятый нами в декабре 1969 года, продолжался в течение последующих трех лет. Нас гневно осуждало прави­тельство и еврейский истеблишмент, но десятки тысяч совет­ских евреев при этом получали разрешения и уезжали в Изра­иль… Мы двигались от одного “беззакония” к другому, преры­вая выступления советских артистов, изматывая и избивая со­ветских дипломатов, бомбя советские учреждения и угрожая отношениям между Соединенными Штатами и Советским Со­юзом.

Чего мы добивались?

Мы ставили перед собой две задачи.

Первая – свобода выезда каждому советскому еврею, который хотел уехать из России. Вторая – разбудить американского ев­рея и заставить его почувствовать, что он позорно похоронил проблему наслаждаясь своей свободой в Америке; заставить его понять, что боль каждого еврея в любом месте – это боль всех евреев, где бы они ни находились.

Мы хотели заставить весь мир и еврейскую общину… решить проблему, или мы не дадим им покоя… В конечном счете, борь­ба “Лиги” возвратила десятки тысяч американских евреев к сво­ему народу. Поэтому, в конечном счете, больше чем американ­ский еврей сделал для советских евреев, они сделали для не­го…”

Кахана порвал отношения с Яковом Бирнбаумом и организаци­ей “Студентов” и с 1970 года начал кампанию гражданского не­повиновения и насилия. Эта кампания вывела проблему советс­ких евреев в заголовки газет и телевидения.

“Организация “Студентов” была в отчаянии от медленной ре­акции американской еврейской общины на Ленинградский про­цесс, – писал Йоси Кляйн-Алеви в “Уроках прошлого”. – Кахана и его отравленная риторика, обвинявшая американских еврейс­ких лидеров в измене, привлекла меня к нему… Но успешная одержимость отличается от неудачной тем, что она в состоянии поддерживать диалог – пусть напряженный, с более пассивным центральным направлением – и побуждает его к действию. Изо­ляционистский фанатизм Кахана не был успешным в этом смысле и привел, в конечном счете, к прекращению деятельности “Лиги”.

Уже в 1972 году, когда бывший свердловчанин Илья Войтове­цкий обратился к Кахана с просьбой предпринять какие-либо ак­ции в связи с арестом свердловского активиста Владимира Марк­мана (август 1972, Иерусалим), Кахана ответил: “Акции есть смысл предпринимать только в Америке. Европа в этом смысле никого не интересует. А Америка, к сожалению, для нас закрыта”.

Рассматривая кампанию в поддержку советских евреев с сего­дняшних позиций, нельзя не отметить важной роли, которую иг­рало в ней оппозиционное движение. Ведь логика, которой сле­довал истеблишмент, была той самой логикой, которую хотел на­вязать Западу и которой следовал сам Советский Союз (закулис­ная дипломатическая активность, минимум шума и раздражения, “ша-штиль” – как называли ее оппозиционеры). Оппозиционные еврейские организации – “Лига защиты евреев” в начале ее пути, “Объединение Советов”, “Студенты” – по этой логике не играли. Они нащупали весьма чувствительные точки советского режима и били по ним не зная усталости, без страха и упрека.

“Правы были обе стороны, – замечает бывший руководи­тель “Натива” Яков Кедми[51]. – Миссия Нехемии Леванона состояла в том, чтобы мобилизовать еврейское и нееврей­ское общественное мнение. Но “Натив” в тот период всячески избегал открытой борьбы, публичности и массовости. Он ис­ходил из того, что спокойная дипломатия в тех условиях бы­ла успешней, в то время как открытая борьба могла подвер­гнуть опасности советских евреев и их эмиграцию. В оппози­ционные организации шли люди, не согласные с доктриной “тихой дипломатии” а также отошедшие от истеблишмента по другим вопросам.

Правда состоит в том, что движение в поддержку советских евреев было начато под руководством и при поддержке изра­ильского правительства и специально созданного им для это­го государственного органа. Но политика, которой они приде­рживались, была не во всем правильной, и проведение этой политики причинило много вреда. Еврейский истеблишмент и “Натив” смогли выбрать правильное направление, по сути де­ла, только десять лет спустя”.

Стратегический замысел “Натива”, касающийся переноса бо­рьбы за освобождение советских евреев в страны Запада и, преж­де всего, в США, полностью соответствовал поставленной зада­че: только объединенная мощь Запада могла повлиять на поведе­ние Советского Союза. Можно понять и чрезмерную заботу “На­тива” о безопасности активистов внутри Советского Союза: “На­тив” получил суровый урок в самом начале своей деятельности. Он, однако, не оценил изменений, произошедших в советском ре­жиме после смерти Сталина и продолжая жить старыми предста­влениями. Оказывая давление на оппозиционные организации, “Натив” способствовал снижению собственного авторитета в их кругах.

---