Глава 20. Эмиграционная политика властей

Шестидневная война создала для советских властей серьезные проблемы не только на международной арене, но и внутри Совет­ского Союза.

Традиционная роль “козла отпущения”, которую до этого бо­лее или менее покорно играли советские евреи, больше их не уст­раивала, да и не подходила им в новых условиях. Антиеврейские анекдоты куда-то исчезли – они больше не были смешными. Шу­мная антиизраильская пропаганда была ядовитой, но отражала скорее беспомощность властей, пытавшихся таким образом при­крыть провалы своей политики.

Высокая мотивация и бескомпромиссная позиция тысяч пас­сионариев-сионистов, а также растущая поддержка, получаемая ими из-за рубежа, делали проблему еврейского национального возрождения неудобной для решения традиционными репрессив­ными методами. На Западе было хорошо известно, что евреи не требовали ничего сверх того, что декларировалось конституцией и ратифицированными Советским Союзом международными сог­лашениями.

Политбюро регулярно получало информацию относительно действий еврейских организаций за рубежом. Оно было также хорошо информировано о положении внутри страны. В секрет­ной записке А.Яковлева для секретарей ЦК от 22 апреля 1970 года приведена подборка обращений советских граждан-евреев в редакции центральных газет.

“Вы обливаете грязью государство Израиль, клевещете на его не­большой, но мужественный народ… Вы и Ваша газета выставляете на посмешище руководителей Израиля. Но не забывайте, что они популярны не только у себя на Родине, но и среди многих совет­ских евреев”.

“С чувством досады прочел в Вашей газете письма некоторых лиц еврейской национальности. У меня нет никакого желания всту­пать в полемику с этими современными выродками, отвернувши­мися от своего народа и поднявшими на него свою преступную ру­ку”. Далее автор требует предоставить ему возможность выехать в Израиль.

“Почему Вы замалчиваете, что не Израиль собирался уничтожить ОАР, а Насер, подобно Гитлеру в его ненависти к нам, поклялся уничтожить женщин и детей Израиля?

Почему Вы не пишете, что Израиль, своим мужественным сопро­тивлением в 1967 году сделал то, что не удалось нам в 1941-1944гг. – т.е. спас миллионы еврейских женщин и детей, мужчин от физии­ческого уничтожения.

Почему Вы льете воду на мельницу антисемитов у нас, припи­сывая Израилю кровожадность, наглость, разбой, услужение им­периализму и т.д., и т.п., и не хотите признать за Израилем права на самозащиту, на безопасное существование, которое мы признаем за собой?

Почему Вы своей несправедливостью и односторонней, надер­ганной информацией лишаете миллионы евреев у нас радости жи­зни, обостряете отношения на работе, лишаете охоты к научно-тех­ническому творчеству?”[1]

Власти отдавали себе отчет в том, что значительная часть ев­реев Советского Союза после Шестидневной войны солидаризи­ровались с еврейским государством и хотят туда эмигрировать.

Отношение к любой эмиграции в Советском Союзе было от­рицательным, но последовательной эмиграционной политики вы­работано не было. Разрешения для той или иной группы населе­ния выдавались под давлением обстоятельств и отличались им­пульсивностью и непродуманностью.

В условиях конкуренции двух социально-политических сис­тем советская эмиграционная проблема предоставляла в руки За­пада эффективное пропагандистское оружие и доставляла немало хлопот руководству Советского Союза.

“Очень болезненно реагировали на дискриминацию евре­ев в СССР и ограничения еврейской эмиграции комму­нистические партии капиталистических стран, отноше­ния с которыми и так были непростыми. Международному отделу и Отделу по связям с коммунистическими пар­тиями приходилось регулярно давать объяснения по этому поводу руководству компартий Италии, Франции, Ве­ликобритании и др., доказывая отсутствие каких-либо на­рушений прав евреев в СССР”.^117[2]

С другой стороны, документы, приведенные в книге Морозо­ва “Еврейская эмиграция в свете новых документов” свидетель­ствуют о том, что арабские клиенты Советского Союза неодно­кратно поднимали этот вопрос перед советским руководством с целью ограничить, если не прекратить полностью, эмиграцию советских евреев в Израиль.

“Изучение документов ЦК, – пишет Б.Морозов, – нагля­дно доказывает, что практически все решения ЦК по воп­росам отношений с Израилем, еврейской эмиграции не явля­лись воплощением какого-то единого, продуманного и ут­вержденного курса, то есть “инициативой сверху”. Напротив, все документы подтверждают реальность существования об­ратной схемы – “инициатива снизу”. Согласно этой схеме, Комитет госбезопасности, Министерство иностранных дел и в отдельных случаях МВД сталкивались с проблемами, возникавшими в связи с еврейской эмиграцией, и переда­вали информацию об этом в ЦК КПСС. В ряде случаев документы… позволяют легко проследить логическую це­почку: сообщение КГБ и (или) МИДа о возникших проб­лемах, содержащие зачастую и предложения о мерах, кото­рые по мнению информирующих ведомств необходимо было бы принять, – обсуждение этого вопроса в аппа­рате ЦК – решение – воплощение этого решения на прак­тике”.[3]

Для негативного отношения к эмиграции у советского ру­ководства были веские причины. Попытаемся в них разобра­ться.

Во-первых, Советский Союз стремился осуществлять во всем мире идеологическую экспансию. Сложившийся в СССР режим изображался как строй победившего социализ­ма, разрешившего все основные противоречия в жизни обще­ства. Параллельно для контраста бичевались “социальные язвы капитализма”. Для правдоподобия картины было необходимо, чтобы люди со всего мира стремились попасть в Советский Со­юз, или, как минимум, не бежать из него. “Поэтому сама воз­можность эмиграции советских граждан отрицалась как та­ковая. Наличие при этом сотен тысяч людей, желавших поме­нять советский “рай” на право быть эксплуатируемыми в стране с очень непростыми условиями труда и существования, вольно или невольно доказывало, что пропаганда лжет и что на самом деле жизнь в СССР совсем не такая райская. Именно этим объясняется тот факт, что разрешение на выезд всегда да­валось под предлогом репатриации или воссоединения семей. В случае с евреями, желавшими выехать в Израиль, действова­ло только последнее.[4] На реальность родства советские ком­петентные органы смотрели сквозь пальцы – желание воссоеди­ниться с близкими родственниками нивелировало в глазах властей элемент протеста против условий жизни в Совет­ском Союзе. Но даже при таком, казалось бы удобном при­крытии, желающих выехать публично клеймили как найми­тов капитализма, буржуазных националистов и агентов меж­дународного сионизма.

Во-вторых, советская пропаганда утверждала, что в стране ус­транены национальные перегородки и дискриминация по нацио­нальному признаку, что формируется новая общность – советс­кий народ. Еврейская эмиграция и деятельность активистов, ин­формирующих Запад о реальном положении дел, наносили непо­правимый вред этим утверждениям.

В-третьих, разрешив эмиграцию одним, власти опасались соз­дать опасный и заразительный прецедент для других. Консуль­тант отдела пропаганды ЦК Л.Онников в секретной докладной записке писал: “Выезд части евреев в Израиль отрицательно сказывается и на настроениях других национальностей – ча­сти немцев, прибалтов, крымских татар и т.д., которые ставят вопрос – “почему евреи могут переезжать в другие страны, а мы нет?”[5]. Надо сказать, что это, по большому счету, и произошло при развале Советского Союза – народы разош­лись по своим национальным квартирам, как только цент­ральная власть ослабела. Развал Советского Союза стал наглядной демонстрацией полного провала советской на­циональной политики.

И, в-четвертых, руководители, знавшие о существенной роли евреев в советской науке и промышленности, пытались предот­вратить утечку мозгов, способную нанести существенный вред советской экономике.

С правовой точки зрения выезд из СССР не рассматривался как преступление. Он регулировался союзным и республикан­ским законодательствами, постановлением Совета Министров и ведомственными инструкциями.

“Граждане могут, в соответствии с законом… выбирать род сво­ей деятельности и место жительства”, – утверждалось в “Принци­пах гражданского законодательства”, параграф 9. Постановление Совета Министров за номером 660 от 19 июня 1959 года устанав­ливало, что советские граждане могут выезжать за границу при на­личии специального заграничного паспорта или заменяющего его документа и выездной визы. Заграничные паспорта и выездные ви­зы выдавались на основании письменного обращения соответству­ющих министерств, институтов или организаций, а также на осно­вании письменных обращений отдельных граждан, желающих вы­ехать за границу по частных делам.

Ведомственная инструкция МВД утверждала, что советские гра­ждане, инициирующие процесс отъезда в капиталистические стра­ны, должны были представить в ОВИР МВД следующие документы:

1. Приглашение от родственников, живущих за границей, удосто­веренное имеющими на это право представителями властей или другой организации страны проживания (с переводом на русский язык).

2. Анкета установленного типа в двух экземплярах. Подателю на­длежало ответить на все вопросы без исключения. Тринадцатый во­прос анкеты требовал, например, назвать всех близких родственни­ков, включая родителей, жену, мужа, детей, братьев и сестер, жи­вых или мертвых, в Советском Союзе и за границей. Семнадцатый вопрос требовал ответить жил ли родственник когда-либо на совет­ской территории, когда и при каких обстоятельствах выехал.

3. Справку с места жительства, устанавливающую имена других членов семьи, разделяющих с подателем жилплощадь. (Если с про­сьбой о выезде обращалось несколько членов семьи одновременно, они должны были представить одну общую справку).

4. Характеристику с места работы для тех, кто работал, или хара­ктеристику с места учебы для тех, кто учился. В этой характеристи­ке было необходимо указать, что она выдана в связи с выездом за границу, и обязательно указана страна, в которую человек выезжа­ет. Характеристика подписывалась треугольником (главой админи­страции, секретарем парторганизации и руководителем профсоюза) учреждения или предприятия. (Члены партии должны были предс­тавить характеристику из районного комитета партии, а члены ком­сомола – из районного комитета комсомола. Иждивенцы и пенси­онеры должны были представить соответствую справку из домоу­правления)

5. Подробную автобиографию, разъясняющую, проживал ли род­ственник, к которому направляется податель, в Советском Союзе, и если да, то когда и при каких обстоятельствах выехал.

6. Те, у кого в Советском Союзе оставалась жена или муж, а так­же родители, должны были предоставить их согласие на отъезд, удостоверенное по месту работы остающегося родственника.

7. Советские граждане, состоявшие в браке с иностранцами, дол­жны были представить свидетельство о браке и, при наличии детей, свидетельства о рождении”.[6]

“Кроме того, необходимо было предоставить в ОВИР 6 фотогра­фий, внутренний паспорт, подписанную открытку с обратным адре­сом и 40 рублей. Вскоре эта сумма увеличилась более чем в 20 раз, что по советским меркам представляло уже значительный расход. “С января 1971 года каждый отъезжающий должен оплатить 500 рублей за потерю советского гражданства, которого его в обяза­тельном порядке лишали, а также 400 рублей за новый паспорт и выездную визу”.[7]

Просьба о выезде рассматривалась в четырех инстанциях: ми­нистерстве иностранных дел, министерстве внутренних дел, Ко­митете государственной безопасности и министерстве обороны. Без одобрения каждой из названных инстанций выезд не разре­шался. На самом деле инстанций было больше, но перечислен­ные были концентрирующими – они запрашивали личные дела по месту работы, учебы, выясняли степень секретности, правона­рушения, судимости, контакты, медицинские данные, проверяли правильность ответов в поданных документах и Б-г знает что еще.

Критерии для принятия решений не отличались ясностью. В тех, что были известны, оставалось место для неопределенности, произвола и бесконечных унизительных процедур. Взять, к при­меру, критерий секретности, отказы по которой могли растягива­ться на десятки лет, или никак не формализованные отказы “по соображениям нецелесообразности”, “нежелательности выезда” и тому подобные.

В тоталитарном государстве можно писать прекрасные зако­ны и потом не выполнять их или свести на-нет соответствующи­ми инструкциями. “В соответствии с документом, переданным Советским Союзом в подкомиссию ООН по предотвращению ди­скриминации и защите национальных меньшинств… ограничения в выезде допускались лишь в трех случаях – когда подающий до­кументы был обвинен в уголовном преступлении и ожидал суда, когда он находился в заключении в соответствии с приговором суда или должен был выполнить свой долг по службе в армии”.

При поступлении на работу в НИИ Автоматики в 1964 году я подписал допуск к секретным материалам второй формы, пред­полагавшей трехлетний карантин на контакты с иностранцами и выезде за границу. Мне же отказывали в выезде по секретности в течение двадцати одного (!) года после прекращения действия допуска.

Диктаторский режим практически неограничен в выборе средств против лиц, стремящихся к выезду. Их клеймили как предателей, наймитов сионизма и иностранных разведок, по от­ношению к ним создавалась обстановка изоляции и вседозволен­ности. Им выдавали произвольные отказы в выезде, их увольняли с работы и лишали средств к существованию, у них устраивали обыски и конфискации имущества, оказывали давление на родст­венников, их задерживали, арестовывали и бросали в тюрьмы. Вокруг выезда создавалось поле страха и неопределенности. В борьбе за выезд “отдельному человеку противостояло государ­ство с одним из самых сильных и печально известных в мире ап­паратов политической полиции – Комитетом государственной бе­зопасности. Руководство СССР делало все возможное, чтобы со­кратить число эмигрантов до минимума”.¹²³

Между стремлением советского руководства сбить волну эми­грационных настроений и подавить сионистское движение – с одной стороны, и все нарастающим давлением изнутри и извне, требующим разрешить эмиграцию – с другой стороны, начал ра­звиваться зигзагообразный и импульсивный эмиграционный про­цесс. КГБ и МИД, реагируя на внешние и внутренние импульсы, давали рекомендации политическому руководству, а оно соответ­ственно приоткрывало или, наоборот, прикрывало эмиграцион­ный кран, отпускало или сажало наиболее одиозных активистов и отказников.

Тонкий эмиграционный ручеек существовал даже в сталин­ские времена. “В 1948 году было получено 2 разрешения из ше­сти поданных заявлений, в 1949 году, соответственно, 4 разреше­ния из 20 поданных заявлений. Инстанцией, решавшей в то время вопросы выезда, являлась Комиссия по выездам при ЦК ВКП(б). Во всех случаях речь шла о лицах преклонного возраста, полу­чивших советское гражданство в 1940 году, чьи дети проживали в Израиле”.[8]

“С 1948 по 1953 год по советским визам в Израиль выехало только восемнадцать человек…”[9]

С 1953 по 1964 год напрямую в Израиль выехало уже 2,064 человека. В эти годы эмигрировало также 18,630 немцев, 6,000 армян, 260,000 поляков, 6,000 испанцев, 500 греков.[10] “Для не­которых из этих национальных меньшинств были найдены при­емлемые формы эмиграции, оговоренные определенными согла­шениями… Но и “для немцев и для армян единственным офи­циальным поводом для эмиграции служило “воссоединение се­мей”. Немцы также вынуждены были доставать фиктивные вы­зовы от несуществующих “родственников” в ФРГ”.[11]

По всей видимости, в 1965 году было принято решение раз­решить бόльшему числу евреев покинуть Советский Союз. Вла­сти пришли к выводу, что подавляющая часть советских евреев интегрирована в советское общество и о выезде не помышляет – на руках у евреев было всего около 10,000 вызовов. В этих усло­виях отъезд тех, кто не вписывался в советскую действительно­сть и общество, был даже желателен. За два с половиной года (1965-1967) по советским визам в Израиль выехало 4,498 чело­век.[12] Таким образом, с мая 1948 года по июнь 1967 года в Из­раиль выехало 6,480 советских граждан.

После Шестидневной войны дипломатические отношения с Израилем были разорваны, и эмиграция полностью прекращена. Но ровно через год, 10 июня 1968 года, председатель КГБ Ю.Ан­дропов и министр иностранных дел А.Громыко вышли с совмест­ным предложением возобновить еврейскую эмиграцию.

 

“Секретно. Экз. №3

ЦК КПСС

В связи с израильской агрессией против арабских стран по пре­дставлению Комитета госбезопасности с согласия ЦК КПСС в ию­не 1967 года был приостановлен выезд советских граждан еврейс­кой национальности на постоянное жительство в Израиль.

Сионистскими зарубежными центрами, реакционной буржуазной прессой и радио это было истолковано как одно из проявлений ан­тисемитизма со стороны советских властей в ответ на возникшие события на Ближнем Востоке. Сионистские лидеры в Израиле, США и Франции продолжают привлекать внимание мировой обще­ственности к вопросу о якобы существующей в Советском Союзе дискриминации лиц еврейской национальности и добиваются вые­зда советских граждан еврейской национальности в Израиль.

В целях локализации клеветнических утверждений западной про­паганды о дискриминации евреев в Советском Союзе представляет­ся целесообразным наряду с другими мерами возобновить в теку­щем году выезд советских граждан на постоянное жительство в Из­раиль (в пределах количества до 1500 человек). Разрешать выезд лицам преклонного возраста, не имеющим высшего и специального образования. К вопросу о квоте на выезд лиц еврейской националь­ности в последующие годы можно было бы вернуться позже.

Решение вопроса о возобновлении выездов советских граждан в Израиль по мотивам воссоединения разрозненных войной семей может получить положительную оценку в глазах мирового общест­венного мнения как гуманный акт, позволит освободиться от наци­оналистически настроенных лиц и религиозных фанатиков, оказы­вающих вредное влияние на свое окружение. Комитет госбезопас­ности сможет продолжить использование этого канала в оператив­ных целях.

По тем же соображениям до восстановления дипломатических отношений с Израилем следовало бы разрешить выезд советских граждан в Израиль по частным делам в порядке исключения (в случае смерти, тяжелого заболевания близких родственников и т.п.)

Просим рассмотреть.

АНДРОПОВ                                                ГРОМЫКО

10 июня 1968г.

№ 1365-А № 5/4-1251″[13]

ЦК одобрил предложение, и КГБ приступил к активному ис­пользованию алии в своих оперативных целях, т.е. засылке шпи­онов в Израиль и на Запад под видом эмигрантов. Вскоре после этого активисты сионистского движения Лея и Борис Словины, Дов Шперлинг, Яша Казаков и многие другие получили разреше­ния, и началась сага новой волны еврейской эмиграции – волны Шестидневной войны, продолжавшейся свыше тридцати лет.

Израильские спецслужбы относились к некоторым из первых сионистских активистов (особенно проявившим себя ярким и не­ожиданным образом) с некоторым недоверием. Критика, связан­ная с отсутствием свободы эмиграции, еще тонула в хоре голо­сов, осуждающих советское вторжение в Чехословакию. В этих условиях, считали в “Нативе”, Советы могли позволить себе ско­рее расправу над активистами, нежели предоставление им свобо­ды выезда: чрезмерный активизм мог быть прикрытием, под ко­торым раскручивался очередной агент советских спецслужб.

Советское руководство, со своей стороны, полагало, что, соз­дав вокруг выезда поле страха, страданий и неопределенности и выпустив небольшую группу “фанатиков”, оно сравнительно ус­пешно решит проблему эмиграции. Предполагалось, что без “подстрекателей” немногие будут готовы рисковать собой и сво­ими близкими ради сомнительной перспективы выезда. Советс­кое руководство ошиблось. Прорыв группы активистов-ветера­нов придал силы другим желающим – мечта стала выглядеть осу­ществимой. Сионисты активизировали свою деятельность и пош­ли на открытый вызов режиму. Поток заявлений на выезд стал расти, как снежный ком. Началась цепная реакция, остановить которую без массовых репрессий советское руководство уже не могло.

В 1968 из Израиля было выслано 1,550 приглашений, и из Со­юза выехало 379 человек. В 1969 году соответственно – 10,267 приглашений и 2,902 выехавших. В 1970 году – 4,307 приглаше­ний и 999 выехавших. В эти годы не было ни одного случая “нэ­ширы” (“отсева”), т.е. выезда по израильской визе в какую-либо другую западную страну.

Советские и израильские эмиграционные данные несколько отличаются друг от друга. Данные о выезде из Советского Союза определялись количеством выданных разрешений. При этом лю­ди автоматически лишались советского гражданства, но физиче­ски могли находиться на территории Советского Союза еще не­дели и месяцы. Данные министерства абсорбции Израиля фик­сировали фактическое прибытие граждан в страну.

В 1970-1971 годах советские власти предприняли попытку подавить организованное сионистское движение кампанией аре­стов и преследований, связанных с Ленинградским процессом (Второй ленинградский, Рижский, Кишиневский, Свердловский и Одесский процессы) и выпуском из страны некоторых известных на Западе активистов и лидеров движения. Эти меры также не принесли Советам ожидаемых результатов – они вызвали мощ­ную волну протестов на Западе и внутри Советского Союза и еще больший поток обращений с просьбой о выезде.

“В открытых протестах на этот раз приняли участие ком­мунистические партии ряда западных стран. Советский Союз был заинтересован приблизить их к себе в связи с острой идеологической борьбой с китайскими коммунистами. По­дготовка к Двадцать четвертому съезду партии сделала поли­тику на сближение еще более актуальной. 23 февраля 1971 года, за неделю до открытия Двадцать четвертого съезда партии, в Брюсселе собралась первая Всемирная конферен­ция в поддержку евреев Советского Союза, вызвавшая ог­ромный общественный резонанс”.[14]

Борьба советских евреев становилась темой международной политики и начинала оказывать негативное влияние на развития отношений Советского Союза с Западом. Поскольку власти по­лагали, что большинство ассимилированных и образованных ев­реев центральной полосы эмигрировать не намерены, расшире­ние эмиграции выглядело меньшим злом. Для дополнитель­ной изоляции образованных евреев от эмиграционного процесса власти выдали значительное количество отказов именно этой ка­тегории.

Начиная с 1970 года число отказов на выезд постоянно увели­чивалось. Отказникам, выброшенным из общества и вынужден­ным продолжать жить в Советском Союзе, приходилось вести постоянную борьбу за выживание, за человеческое достоинство, за право вести еврейский образ жизни и, конечно, за выезд.

Министр внутренних дел генерал Николай Щелоков так объ­яснил им их положение на встрече в марте 1971 года: человек, работа которого была напрямую связана с государственными се­кретами, должен уйти с работы за 3-5 лет до подачи документов на выезд; отказ может быть выдан человеку, профессиональные знания которого необходимы стране; тот, кто получил высшее образование, должен отработать несколько лет, чтобы возвратить долг стране, прежде чем он подаст просьбу о выезде.[15] Министр объяснил также, что если, например, из какого-то района захотят эмигрировать слишком много врачей, части из них будет отказа­но. Советский Союз будет препятствовать утечке мозгов.

Но чем больше отказов выдавали власти, тем сильнее развора­чивалась борьба отказников, тем больше помогал им еврейский мир и Запад. Количество вызовов из Израиля непрерывно росло, а вместе с ним росло количество просьб на выезд.

С 1971 года впервые в истории еврейской эмиграции появля­ются “ношрим” (среди которых, правда, были и диссиденты, выд­воряемые из страны по израильскому каналу). Из 12,819 выехав­ших в том году в Израиль, 58 отсеялись по дороге. В 1972 году выезда добиваются 31,681 человек, из них 251 отпадает по дороге.

Чтобы еще больше ограничить выезд специалистов, власти решаются на ввод налога на образование. Прецедент был – Из­раиль платил румынскому правительству за каждого выехавшего еврея в зависимости от возраста, профессии и образования. На это, возможно, и рассчитывали власти, потому что для большин­ства самих советских евреев сумма налога была совершенно не­подъемной.

“Решение о налоге было принято 3 августа 1972 года, а соот­ветствующее постановление было опубликовано 27 декабря того же года… но уже в середине августа работники ОВИРов объяви­ли, что получившие разрешение на выезд должны оплачивать по­лученное ими высшее образование. Ценник выглядел следующим образом:

Выпускники ВУЗов

гуманитарных –                                        4,500 рублей,

сельскохозяйственных –                            5,600 рублей,

ин’язов –                                  6,800 рублей,

технологических –                     7,700 рублей,

медицинских –                                          8,300 рублей,

искусствоведческих и музыкальных –         9,600 рублей,

центральных университетов –     12,000 рублей,

периферийных университетов –  6,000 рублей.

Обладатели кандидатских степеней обязаны были дополнительно платить по 1,700 рублей за каждый год обучения в аспирантуре”.[16]

В то время эти суммы составляли чистую зарплату дипломи­рованных специалистов за несколько лет. Если бы оплата осуще­ствлялась из-за границы в твердой валюте, это внесло бы в госу­дарственную казну десятки миллионов долларов. В общей слож­ности налог на образование смогли выплатить 1,438 чело­век, что дало советской казне около семи миллионов рублей.

В Израиле после обсуждения и анализа ситуации приняли ре­шение налог не платить и начать борьбу за его отмену. На то бы­ли веские основания. Советы приняли решение о налоге в крайне неудобное для себя время: Советский Союз по меткому выраже­нию Эдуарда Кузнецова “догнил” до детанта и был крайне заин­тересован в ограничении гонки вооружений, изматывавшей его и без того буксующую экономику. Накануне принятия злополучно­го решения, в мае 1972 года, состоялся визит американского пре­зидента Никсона в Москву. Было подписано два важных согла­шения, требовавших утверждения Конгрессом: об ограничении стратегических наступательных вооружений и о торговле. Кроме того, для эффективного действия соглашения о торговле Советскому Союзу было необходимо получить статус “наиболее благоприятствуемой нации”, от которого зависели таможенные льготы и выгодные кредиты. Брежнев рассматривал подписание этих соглашений как свое огромное личное достижение и начал готовиться к ответному визиту в США, который должен был со­стояться в июне 1973 года.[17] Обстоятельства предоставляли Из­раилю и еврейской общине Америки мощный рычаг для эффек­тивной борьбы.

В связи с советским “налогом на образование” в Соединенных Штатах поднялась буря протестов. На ее фоне была выдвинута поправка “Джексона-Веника”, связавшая предоставление Совет­скому Союзу статуса наибольшего благоприятствования со сво­бодной эмиграцией из этой страны. В результате СССР оказался в глупом и унизительном положении. Поправка “Джексона-Вани­ка” вывела еврейскую эмиграцию в плоскость стратегических от­ношений между двумя сверхдержавами. Брежнев считал вопрос об эмиграции в данном контексте второстепенным и настоял на том, чтобы налог на образование не взимался, но это отдельная история. Если же подвести сухой итог эмиграции за первые годы новой волны, мы получим следующую таблицу:

 

Таблица 1

 

Годы	Приглашения	Эмигранты	Олим	Ношрим
1968	1,550	231	231
1969	10,267	3,033	3,033
1970	4,307	999	999
1971	22,933	12,897	12,839	58
1972	40,546	31,903	31,652	251
1973	40,576	34,733	33,277	1,456

 

Наиболее активно выезжали евреи Грузии и Бухары. За пер­вые пять лет массовой эмиграции (1971-1976) репатриировалось 37.3 процента от их общего числа – сорок одна тысяча человек. Следом за ними шли евреи Прибалтики, Бессарабии, Северной Буковины – областей, аннексированных Советским Союзом пе­ред и во время Второй мировой войны. Двадцать один процент от их общего числа – пятьдесят одна тысяча человек репатриирова­лись. И на последнем месте находились евреи-ашкеназы, прожи­вавшие в пределах довоенной территории Советского Союза. За эти годы выехало два процента от их общего числа – тридцать шесть тысяч человек.

---