Шестидневная война пробудила в сознании многих советских евреев любовь к Израилю и интерес к собственной истории, культуре и сионистской идеологии. До этой войны евреи относились к своему еврейству по-разному, но в большинстве случаев со знаком минус: как к бремени, как к поводу для стыда и даже как к проклятию. Процесс смены знака национальной идентификации сопровождался мощным выбросом национальной энергии. Эта энергия и поддержка, оказанная со стороны еврейства Запада и Израиля, помогали выдерживать давление тоталитарной сверхдержавы и служили надежной основой для объединения сил.
Но были предпосылки и для разногласий. Часть из них вытекала из самой природы общественного движения (обсуждение тактики и стратегии, направлений деятельности, борьба за лидерство, личностные столкновения и прочее), часть – из непростой специфики отказа. Люди попадали в отказ по воле КГБ и в соответствии с его логикой, сводившейся к торможению эмиграции в целом и недопущению выезда определенных категорий граждан. КГБ стремился сделать жизнь отказников как можно горше, чтобы на их пугающем примере отбить у остальных желание к отъезду.
Отказники боролись за выезд и постоянно обсуждали между собой, как лучше достичь цели. Обсуждения нередко переходили в споры и приводили к серьезным разногласиям. Много полемических стрел было сломано в дискуссиях о свободе выбора между алией и “нэширой” (ивр., “отсев”), об отношении к нэшире и ношрим, о степени и формах сотрудничества с демократическим движением. Немало споров порождал вопрос о месте национальной культуры в деятельности движения, о важности различных направлений культурнической деятельности и реалистичности их осуществления в условиях Советского Союза. Некоторые разногласия вызывал политический активизм и моральная приемлемость определенных его направлений. Неоднозначно оценивалась деятельность отдельных маргинальных групп.
Мы выросли в условиях информационного голода и привыкли, иногда вслепую, строить модели окружающего. Но люди попадали в наши ряды из различных возрастных групп и с разных жизненных траекторий и отличались складами характеров, наклонностями и жизненным опытом. Неудивительно, что создаваемые ими модели сильно различались. Нужно также признать, что в большинстве случаев мы были открывателями неведомого, и никто не знал наверное, чтó в конечном счете окажется лучше и эффективнее. Мы дискутировали и учились на ходу, пробуя границы возможного и испытывая десятки различных вариантов.
Мы выросли за “железным занавесом” в условиях изоляции и не представляли себе, как устроен и организован многосложный еврейский мир и те, порой разнонаправленные силы, которые оказывали нам поддержку.
Кроме того, у нас не было опыта общинной жизни, и, следовательно, признанных и авторитетных лидеров.
КГБ умело пользовался этими обстоятельствами и с помощью агентов, внедренных в наши ряды, старался создавать атмосферу подозрительности и враждебности в отказных кругах. Нельзя сказать, что ему это удавалось в полной мере, но случалось, что кто-то незаслуженно носил титул “стукача”, кого-то напрасно обвиняли в нечистоплотности, присвоении средств или моральной деградации. Возникали конфликтные ситуации и взаимные претензии личного характера, некоторые из них сохранились даже после успешной эмиграции.
Но мы не будем здесь ими заниматься. Благородство целей и необходимость единения рядов перед лицом общей опасности помогали разрешать бóльшую часть такого рода конфликтов.
В этой части книги мы рассмотрим различные подходы к вопросам стратегического характера и идеологические разногласия в отказной среде. Некоторые из них мы уже рассматривали: переход от подпольной самиздатовской деятельности к открытой борьбе; ориентация на западное общественное мнение; поправка Джексона-Ваника и борьба вокруг нее. Пришло время рассмотреть другие, и начнем мы с различных взглядов на формы и степень сотрудничества с демократическим движением.