Глава 6. Рост национальной активности и реакция властей

В период между фестивалем и Шестидневной войной сионис­тская деятельность в СССР постепенно приобретала все более широкие масштабы. Теснее стали связи с израильским посоль­ством, участились встречи с евреями-туристами из-за границы, с израильскими делегациями, приезжавшими на научные конфе­ренции, симпозиумы, спортивные состязания, выставки. Разными путями стало приходить больше книг. Большое значение имела работа западных радиостанций. “Железный занавес” несколько приподнялся, и информация о жизни евреев в СССР стала свобо­днее проникать на Запад, а информация об Израиле и еврейской диаспоре, в свою очередь, – в СССР.[1]

Сплочению евреев и распространению среди них сионистских идей способствовала организация любительских театральных коллективов и ансамблей, выступавших в основном на идише. В конце пятидесятых годов было создано более двадцати групп, в основном в западной части Советского Союза: Вильнюсе, Дау­гавпилсе, Риге, Ленинграде, Кишиневе, Дербенте и других мес­тах. Выступления таких коллективов в крупных городах неиз­менно пользовались большим успехом, хотя они не всегда отли­чались высоким уровнем. Но не качество и не знание языка, ко­торым в то время владело всего около 17 процентов евреев, было главным. Для молодежи, посещавшей концерты вместе с людьми старшего поколения, это было скорее демонстративным актом национальной идентификации, легальным местом встречи со “своими”.

В Москве выступления идишских коллективов всегда посеща­лись представителями израильского посольства. Израильтяне также планировали свои поездки по стране таким образом, чтобы попасть на эти представления в других городах, что давало допо­лнительные возможности для контактов с местными евреями.[2]

В 1959 году довольно пышно отмечалось столетие со дня ро­ждения Шолом-Алейхема. Этому событию посвящались радио- и телевизионные программы, литературные вечера, некоторые его произведения были изданы на языке оригинала, на идише. Цент­ральным событием стал юбилейный вечер в Колонном зале Дома союзов, проходивший под эгидой Союза писателей. На вечере выступал популярный в Советском Союзе американский певец Поль Робсон, с большой любовью говоривший о Шолом-Алей­хеме, Соломоне Михоэлсе и их творчестве.[3]

Важное место в еврейской жизни возвращает себе синагога. Она становиться естественным и легальным местом встречи ев­рейской молодежи. Там же можно встретиться с зарубежными туристами или членами иностранных делегаций, не упускавших случая посетить ее по субботам.

На этом фоне в Москве, Ленинграде, Горьком, Киеве, Харь­кове, Ростове-на-Дону, Баку, Риге, Вильнюсе и других городах продолжали функционировать старые и возникали новые группы национально ориентированных евреев. Они встречались для об­суждения событий в Израиле, для изучения еврейской истории и иврита, для распространения знаний, способствовавших пробуж­дению еврейского национального сознания.

Ленинградская группа Гедалии Печерского и Евсея Дынкина изучала иврит и готовила себя к его преподаванию. В 1957 году члены группы обратились к министру образования Российской Федерации и в Ленинградский горисполком с просьбой разре­шить им организовать изучение иврита, идиша, древней и сов­ременной еврейской истории и литературы. В ответ власти за­крыли еврейскую секцию Ленинградской библиотеки имени Салтыкова Щедрина.[4]

Другая ленинградская группа делала перевод с идиша на рус­ский книги “Восстание в варшавском гетто”, распечатывала вы­держки из произведений Максима Горького о евреях, получала материалы из израильского посольства и распространяла их.[5]

Важную роль в возрождении сионистской деятельности в Со­ветском Союзе играли бывшие Узники Сиона. Меир Гельфонд заметил в связи с этим: “Национальная сионистская идеология доминировала среди еврейских узников советских лагерей… Во второй половине пятидесятых годов в различных городах из этих людей сформировались группы, объединенные общим прошлым, общей идеологией и общими надеждами на будущее”. Согласно Гельфонду, такие группы возникли также и в местах высылки бывших заключенных: в Караганде, Норильске, Омске и Воркуте.[6]

По мере расширения деятельности сионистских групп росла потребность в материалах для изучения иврита. Где бы израиль­тяне ни появлялись, у них просили словари, учебники граммати­ки и другие учебные пособия.

Резко увеличилось значение еврейского “самиздата”. Издани­ем и распространением самиздата занималась московская группа Шломо Дольника и Эзры Маргулиса, поддерживавшая связи с подобными группами в Риге, Киеве и других городах. Активно работала в Москве группа Давида Хавкина. Группа Подольских-Бродецкой длительное время поддерживала контакты с израиль­ским посольством, получала там материалы и распространяла их. В еврейском самиздате и преподавании иврита активную роль играл И.Минц (Москва). Бывший израильтянин и советский Уз­ник Сиона Израиль Минц великолепно владел ивритом. Любовь к Израилю и знание языка он умел передать своим ученикам.

Власти были обеспокоены ростом сионистского движения, но им приходилось считаться с давлением со стороны видных учас­тников левых движений на Западе, включая представителей ком­партий Италии, Франции, Канады.

Меры по подавлению сионистского движения были жестки­ми, но носили ограниченный характер. В начале 1957 года в Кие­ве были арестованы и обвинены в сионистской активности, хра­нении и распространении антисоветских материалов Барух Вайс­ман, Меир Дразнин, Хирш Ременник и Яков Фридман. Дразнина приговорили к десяти годам заключения, Ременника к восьми, Вайсман и Фридман получили по пять лет. В Риге были арестова­ны активисты Йосеф Шнайдер и Юрий Коган (слушание изра­ильского радио, клевета на Советский Союз в письмах родствен­никам в Израиль и тому подобное), в Одессе был арестован Зо­ля Кац, которого после года следствия приговорили к восьми го­дам заключения (враждебная националистическая пропаганда).[7]

В Москве в апреле 1958 года были арестованы Дора, Шимон и Барух Подольские, Тина Бродецкая и ее отчим Евсей Дробовс­кий, в декабре 1958 года был арестован Давид Хавкин. Подвер­глись аресту также сионистские активисты в Минске, Душанбе и других городах. Всех их приговорили к различным срокам зак­лючения.

 

– Когда вас арестовали? – спросил я Хавкина.[8]

– 12 декабря 1958 года.

– Как это произошло?

– Я сделал обширный полутора­месячный тур по стране, а когда вернулся домой, они меня ждали возле квартиры… в пыжиковых шапках. Зашли вместе со мной, предъявили ордер на обыск… Они следили за мной уже давно, еще до фестиваля, но у них не было зацепки. Во всех наших массовых действах они не могли найти ничего криминального… ну, пели мы еврейские песни, танцевали. Молодежи было мно­го, но я запретил отвечать на провокации, вступать в драки. Они арестовали меня не из-за Москвы, а из-за этой поездки. Я работал тогда в Трансдориздате, и у меня было право на билет в оба конца с любым количеством остановок. Я взял такой билет и поехал по Украине, по Кавказу, объездил все города Юга и даже был в Средней Азии.

– Вы хотели познакомиться с еврейскими общинами?

– Понятное дело. По пути обратно я заехал в Ростов и еще в пару городов.

– В ордере было указано, по какому делу обыск?

–- Откровенно говоря, я его особенно не читал. Посмотрел – ордер как ордер… Мать лежала с инфарктом, отцу 70 лет, ОНИ в пыжиковых шапках… не до того было.

– Что-нибудь серьезное нашли?

– Какие то монеты, сувениры, израильский календарик. Ничего серьезного. Я был уверен, что все кошерно. Я же знал, что ли­тературу, которая не прошла Главлита, я дома держать не мо­гу, но следователь мне потом объяснил, что календарик – тоже литература… Они бились со мной почти год.

– Обвинение?

– Антисоветская деятельность. У меня кроме календарика бы­ла еще магнитофонная запись на английском языке. Я англий­ского не знал и сказал, что вообще не знаю, что там записано.

– Специальных мер на следствии не применяли?

– Нет. Время было уже другое. Угрожать угрожали. Я говорил им, что это мое легитимное право хотеть уехать в Израиль, что Советский Союз меня не интересует, я с ним не борюсь. Они меня арестовали, чтобы других попугать, чтобы разбежались…

– На следствии было тяжело?

– В общем, нет. Я родился и вырос в воровском дворе, поэтому многие элементарные вещи знал, был наслышан, как надо себя с ними вести. Но когда тебя держат в отдельной холодной ка­мере и ты дрожишь от холода и рассматриваешь эти закопчен­ные потолки, а меня взяли в одной рубашке, то удовольствия в этом мало. Декабрь. Через несколько недель меня перевели в более теплую камеру. Там я сидел полгода, но рубашку ни пос­тирать, ни сменить… Наседку ко мне пытались подсаживать, но у них с этим ничего не получилось, я его быстро раскусил… Не­легко им пришлось со мной.

– Сколько вам дали?

– Пять лет общего режима. Но после освобождения в паспорте делается специальная пометка, и с таким паспортом ты не мо­жешь получить прописку в столичных, пограничных и портовых городах. 101-й километр.

– Сиделось тяжело?

– Нет, наоборот, это было самое интересное время в моей жи­зни. Я познакомился там с очень интересными людьми и дружу с ними до сих пор.

 

– Там были сионисты?

– Да, там были сионисты и там были просто евреи, которые под нашим общим влиянием тоже стали сионистами.

– Вы держались в “семье”?

– Да, в политических лагерях это естественно. Там, когда при­ходит этап с пересылки, литовцы уже встречают литовцев, ук­раинцы украинцев, а евреи евреев.

– Вражда между “семьями” была?

– Наоборот. Мы были в довольно хороших отношениях с укра­инскими националистами, с литовцами. Они ходили на наши праздники, мы ходили на их праздники. У меня лично там были конфликты… Была, например, история, когда попало Боре По­дольскому, в общем, ни за что.

– Он сидел вместе с вами?

– Да, и отец его тоже, а мать – в женском лагере… Он в лагере был совершенно худой, как из Освенцима. И именно его они как-то подстерегли и избили. Я от злости просто места себе не находил.

– Там сидел еще кто-нибудь  из сионистов?

– Давид Мазур, Тина Бродецкая, Анатолий Рубин… Тина прохо­дила по одному делу с Подольскими… Боре тогда было 17 лет, а ей чуть больше двадцати.

– Сидели от звонка до звонка?

– Нет, мое дело пересмотрели по просьбе матери, она была очень больна. В ходе пересмотра они поменяли мне статью. По новой статье полагалось давать до трех, а я уже отсидел боль­ше, так что после пересмотра меня освободили.

– Вас вызывали на пересмотр дела?

– Нет, только сообщили, что пересмотрели статью и сказали, что по этой статье до войны судили за антисемитизм.

– Вы поселились на 101 километре?

– Нет, я сначала поехал в Одессу. Я думал, что это все-таки еврейский город, там были первые сионисты… но там я не­долго пробыл. Я часто приезжал в Москву, жил у друзей, у сестры… Через год я уже почти все время был в Москве. Отец просил за меня, объяснял, что они пожилые люди, им трудно одним, и мне в конце концов дали прописку.

– Вы вернулись к синагоге, пели там снова?

– А как же, после того как я освободился, все по-настоящему и началось. До посадки я был гораздо осторожней. В лагере я по­знакомился с демократами, диссидентами, которые зарекомен­довали себя очень хорошо. У них были налаженные связи с корреспондентами. Это и стало моей крышей от чрезмерных преследований.⁴²

Вернувшись в Москву из Одессы в 1965 году, Хавкин собрал группу молодых людей и устраивал с ними регулярные встречи на своей квартире. У него собиралось 20-40 человек.

С лагерными воспоминаниями Хавкина перекликаются вос­поминания Баруха Подольскогои Тины Бродецкой. Барух и Тина познакомились на фестивале молодежи и студентов, вместе дей­ствовали и проходили по одному делу.

“Пребывание в лагере, – вспо­минает Подольский,[9] – добави­ло мне еврейского воспитания. С одной стороны, знакомство с единомышленниками. С другой – конфликты с антисемитами, обвинявшими евреев во всех бедах России… В лагере я впе­рвые заговорил на иврите. Не­задолго до освобождения я хо­тел обсудить с отцом (мы тогда находились в одной зоне), как жить дальше: профессии у меня нет, жить

негде. Но разговари­вать с отцом о личных делах в присутствии прочих заключен­ных, в большинстве своем бывших полицаев, мне не хоте­лось, а уединиться не было возможности. И тогда я загово­рил с отцом на иврите”.

——————

“Самый страшный период моей жизни, – вспоминает Тина Бродецкая,[10] – это 10 ме­сяцев одиночки на Лу­бянке… Отчиму они ска­зали, что если он не при­знается, что написал ан­тисоветскую статью (он написал о еврейском те­атре и артистах, которых уничтожил Сталин, о Ми­хоэлсе, и эту статью я передала в западную прессу), то они сгноят его пятилетнего ребёнка и жену. Он признался… 10 месяцев меня допрашивали только по ночам, 10 месяцев не давали спать, 10 месяцев горел свет… одиночка. Единствен­ная отдушина – библиотека на Лубянке: Байрон, Шелли… Я читала, перестукивалась с моим соседом…

Когда дали читать дело, я поняла, что все мы вели себя до­стойно. Нас было шестеро: мой отчим, я, Борис, Дора, Семён (родители Бориса), наш учитель Григорий… Доре и Семёну дали по 7 лет, Боре дали 5 лет, а нам дали меньше. Судья-генерал отверг измену Родине. Нас судил военный трибу­нал… Тройка туда приезжала. Только тогда я узнала, что моя мама не в тюрьме…

Я не была на блатной работе, и в каптёрке не работала. Копала котлован, работала на лесоповале… кайлила, кирко­вала, открывала силосные ямы в 40-50-градусный мороз…

Израиль… давал мне силы держаться и жить. Меня осво­бодили в 1961 году… Мы начали во всю заниматься тем, чем мы занимались до посадки, забыв о том, что во второй раз можно получить 10 лет. Мы стали снова добывать литера­туру, продолжать встречи с работниками посольства…”

Центральное место в расширении еврейского национального движения в тот период играли сионисты Риги: И.Шнайдер, вер­нувшийся в Ригу после заключения в 1958 году и И.Эгельберг, арестованный в 1959 году и продолжавший активную деятель­ность после освобождения, Д.Зи­льберман и Д.Яфит. Позднее к ним присоединились Геся Камай­ская, Борис и Леа Словины, М. Блюм. Организацией подпольных ульпанов в Риге занимался Д. Занд. В Риге начинал свою сио­нистскую деятельность И.Брано­вер.[11] В середине шестидесятых годов была сформирована новая молодежная группа, в которую среди прочих входили Борис Друк, его жена Ривка и ее брат Иосиф Менделевич. Они сняли дачу в пригороде Риги и стали изучать иудаизм и другие еврей­ские темы в качестве подготовки к будущей эмиграции… распро­страняли выдержки из приобре­тенных ими книг, которые распечатывали на совместно приобре­тенной печатной машинке.[12] Шнайдер поддерживал контакты с группами в Вильнюсе, Ленинграде, Киеве и Москве. Немалую роль в этих контактах играли прочные связи, возникшие между сионистами при совместном пребывании в местах заключения.

Аналогичную сеть создали Узники Сиона Хорол и Гельфонд. Хорол вернулся в 1958 году в Ригу, а Гельфонд получил разреше­ние прописаться в Москве после того, как в 1959 году женился на москвичке. Подобно Шнайдеру, Хорол и его друзья переводили, адаптировали и размножали материалы, которые затем передава­лись Гельфонду для распространения в Минске, Киеве, Москве и на Урале.

В Киеве активное участие в сионистской деятельности прини­мали А.Фельдман, Н.Гутина, Е.Бухина, И.Диамант, А.Герен­рот и другие. “Они переводили статьи об Израиле, иудаизме и антисе­митизме на русский язык и распространяли их”. Киевская группа поддерживали связь с активистами еврейского национального движения в Риге.

 

В Ленинграде осенью 1966 года сформировалась группа, по­ставившая себе цель бороться с ассимиляцией и изучать иврит. В этой группе состояли Григорий Вертлиб, Бен-Цион Тувин, Ги­лель Бутман, Соломон Дрезнер, Арон Шпильберг. Они открыли свой первый ульпан в начале 1967 года в районе лыжных трасс под Ленинградом. К весне 1967 года эта группа выросла до 15 че­ловек.[13]

В Минске важную роль в возрождении сионистского движе­ния играл А.Рубин. Арестованный в 1958 году и осужденный на шесть лет заключения, он после освобождения продолжал сио­нистскую деятельность. В Грузии начало возрождения сионист­ского движения связано с деятельностью востоковеда Г.Цицуа­швили.[14]

В Свердловске начало сионистскому движению положил Эй­тан Финкельштейн. В конце шестидесятых он перебрался в Ви­льнюс, надеясь, что оттуда будет легче репатриироваться. У Фин­кельштейна были контакты в Москве и других городах. Он от­правлял в Свердловск большое количество самиздатовских мате­риалов и делал это настолько квалифицированно, что местный КГБ не знал о нашем существовании (мой сионизм тоже начи­нался в Свердловске – Ю.К.) вплоть до приговора по ленин­градскому процессу, когда мы вышли с открытым протестом.

Эйтан родился и вырос в Свердловске в традиционной ев­рейской семье, сохранявшей спокойное и положительное отно­шение к еврейству. С детских лет он слышал рассказы о том, как грабили, раскулачивали и изводили его родственников. Получив в 1958 году свой первый паспорт, он самостоятельно отправился в Москву, чтобы найти израильское посольство и потребовать там немедленно отправить его в Израиль.

“Я обратился в Моссправку, – рассказывал он мне[15], – на­писал им на бумажке: “Посольство Государства Израиль”. Окошко долго не открывалось. Наконец, мне сказали, что Моссправка сведений об иностранных посольствах не дает. Я обратился в другую “справку” – тот же результат. Тогда я ре­шил: возьму такси, и пусть таксист ломает голову, как меня везти. Таксист с кем-то посоветовался и привез меня на ули­цу Веснина. Там располагался маленький особнячок, возле которого стоял милиционер. Я попросил таксиста остановить­ся в стороне, осмотрелся, походил взад-вперед… Входили и выходили какие-то люди, выезжали машины… Я подумал, что внутри тоже стоит какой-нибудь милиционер и “в наглую” пройти не получится. Подошел к милиционеру. “Я хочу зайти в посольство”. “А паспорт у тебя есть?” – спрашивает. Взял паспорт, громко зачитал мои паспортные данные и говорит: “Стой, жди”. Через 10-15 минут подъехал мотоцикл с коляс­кой. Меня привезли в какую-то квартиру. Через час туда при­шел гражданский тип и стал задавать вопросы. У меня была заготовлена легенда: разыскиваю родственников. Продолжа­лось это часа полтора. Потом он исчез и через некоторое время снова вернулся. “Родственников нужно разыскивать через Красный Крест. Вот тебе адрес. По посольствам боль­ше не-хо-ди”. На этом эпизод закончился и, по-моему, без последствий.

В 1960 году я все-таки добился своего. Хрущев любил ус­траивать международные выставки, и Израиль принимал в них участие. Я стал приезжать на эти выставки и там уже познакомился с посольскими работниками. Потом я с ними встречался довольно часто, а с некоторыми даже подружил­ся.

На выставках я познакомился не только с израильтянами. Может быть, еще важнее было то, что я познакомился там с людьми, думавшими как и я. Это были москвичи, рижане, ле­нинградцы. Из москвичей главным был, естественно, Давид Хавкин, мы с ним очень подружились. Он уже отсидел за си­онизм, пионер из пионеров, человек великий, хотя и непрос­того характера… Там была Тина Бродецкая, тоже отсидев­шая за сионизм, там был Давид Драбкин и другие. Это был первый эшелон еврейского движения уже в новом Советском Союзе. Из рижан я сдружился с Мирьям и Давидом Гарбера­ми, с Рут Александрович…

В Свердловске моим близким товарищем был хорошо тебе известный Володя Акс. Мы учились в одной школе, принадле­жали к одному социальному кругу. Нас объединяли две вещи: ненависть к советской власти и сионизм, т.е. необходимость уезжать из Союза как можно быстрее. У него был сокурсник Боря Рабинович, который прекрасно понимал, что с фами­лией Рабинович в Советском Союзе ему делать нечего. С 1960 года я привозил в Свердловск литературу, самиздат…”

Еврейская самиздатовская активность развивалась вначале под влиянием общедемократического самиздата, бывшего уже в большом ходу в шестидесятые годы. В интеллигентской среде считалось чуть ли не хорошим тоном доставать, читать и пере­давать другим не прошедшие цензуру литературные произве­дения и различные самиздатовские материалы. Это было время бурного расцвета самодеятельной песни, время Окуджавы, Кима, Визбора, Городницкого, Высоцкого, Галича с их бунтарским, не признающим официальных канонов духом. Пленки с записями этих авторов распространялись по всей стране и звучали на тури­стических слетах и из окон студенческих общежитий. В такой ат­мосфере еврейская молодежь тоже чувствовала себя раскован­ней, приобщалась к общему самиздату.

На этом фоне еврейские активисты имели все основания пола­гать, или, по крайней мере, утверждать, что распространение ев­рейского самиздата не является враждебной по отношению к го­сударству деятельностью, поскольку она не направлена на рефо­рмирование советского строя, и ее конечной целью является вы­езд из страны и репатриация в Израиль.

Взаимоотношения еврейского и общедемократического дви­жений отличались взаимовыручкой и симпатией, тем более что среди общих демократов был весьма высок процент евреев. Эти отношения еще более укрепились после того, как активисты этих движений приобрели совместный положительный опыт в тюрем­ных застенках. Но цели движений были различны. Многие еврей­ские активисты (и я в их числе – Ю.К.) считали, что нужно разу­мней и экономней относиться к национальной энергии и не тра­тить ее в таких пропорциях на, в общем, чужие и небезопасные задачи общего переустройства страны. Нам хватало проблем, ко­торые могли решить только мы сами. Члены израильского посо­льства также предостерегали еврейских активистов от участия в демократическом движении.

Власти пытались создать хотя бы видимость некоторого вос­становления официальной еврейской культуры. В 1961 году раз­решается издание в Москве журнала на идиш “Советиш Гейм­ланд”, а в 1962 году создаётся столичный еврейский театральный ансамбль под руководством Б.Шварцера (ныне еврейский театр “Шалом”). В 1963 году вышел в свет иврит-русский словарь Феликса Шапиро, содержащий качественный грамматический обзор иврита, выполненный Е.Гранде. Тираж небольшой, всего 25 тысяч, но издание советское, т.е. словарь можно было дер­жать дома на книжной полке и даже копировать, что ускоряло и расширяло изучения языка.

Одной из форм национальной активности в начале шестиде­сятых стала борьба за признание героизма солдат-евреев в вой­не и за возведение монументов на братских могилах жертв на­цистского геноцида.

Евреи занимали пятое место по числу героев Советского Союза в абсолютном исчислении, но это нигде не отмечалось. Шесть обладателей золотых звезд обратилась в 1961 году к Двадцать второму съезду партии с просьбой… отдать должное той роли, которую евреи играли в спасении страны.

К двадцатилетию Бабьего Яра Евгений Евтушенко опубли­ковал свою знаменитую поэму. “Бабий Яр” прозвучал мощным и искренним голосом протеста, его строки рвали плотную паутину антисемитизма, окутавшую советское общественное сознание. Поэма стала знаковой, вокруг нее велось много споров.[16] Через год Шостакович сочинил на стихи Евтушенко Тринадцатую симфонию. Евреи начали борьбу за установку монумента памя­ти в Бабьем Яру. Через пятнадцать лет, в 1976 году его в конце концов установят. На нем не будет никакого упоминания о массовых расстрелах евреев.

Евреи Вильнюса боролись за возведение монумента и огра­ды вокруг могилы тысяч расстрелянных евреев в Панарах. Па­мятник с надписью на идише был установлен после войны, но позднее, в 1952 году разрушен властями. Позднее на этом ме­сте поставили официальный памятник. Жертвы-евреи на нем не упоминались.

Братская могила тридцати восьми тысяч евреев в Румбуле под Ригой стала местом встреч. В апреле 1963 года, накануне двадцатилетия восстания в Варшавском гетто, рижские евреи Барон, Гарбер и Блюм, принесли на это место доску, выполнен­ную в форме обелиска. Власти разрешили поддерживать это место в чистоте и порядке, и евреи стали приходить туда во все большем числе. Осенью 1963 года, к двадцатилетию уничтоже­ния евреев в Румбуле, там собралось 800 человек. Румбула пос­тепенно стала легитимным местом сбора. На годовщину вос­стания в Варшавском гетто и на годовщину уничтожения ев­реев в Румбуле там собирались тысячи… приезжали не только из Риги, но и из Вильнюса, Ленинграда, Киева, Москвы и дру­гих городов. Ни у кого из собиравшихся не возникало сомне­ния, что эти встречи посвящены борьбе за репатриацию.[17]

Все более популярным и легитимным местом встреч стано­вятся синагоги. Молодежь приносила с собой гитары, аккорде­оны, магнитофоны и радиоприемники. Все это играло и пело, а из радиоприемников звучала израильская радиостанция “Коль Цион лагола” (“Голос Сиона для диаспоры”).

В демонстрации солидарности выливались гастроли изра­ильских артистов, приезжавших в рамках программы по куль­турному обмену. Их выступления неизменно проходили в пе­реполненных залах. Наиболее успешными были гастроли изра­ильской певицы Геулы Гил, давшей летом 1966 года три концерта в Москве, три в Риге и по концерту в Вильнюсе и Ленинграде . Люди ночами стояли в очередях за билетами.

Огромной популярностью пользовались состязания с уча­стием израильских спортсменов. Ни у кого не возникало воп­росов, почему у израильтян столько болельщиков.

Возможности для знакомства с израильским киноискусством представляли международные кинофестивали, проходившие в Москве в 1963 и 1965 годах. Тысячи евреев посмотрели фильмы “Кибуц”, “Стеклянная клетка”, фильмы о процессе Эйхмана и о Холокосте.

Большую возможность для общения с израильтянами предста­вляли две международные выставки в 1966 году – агропромыш­ленная и домашней птицы. Агропромышленная выставка прохо­дила весной в Москве. Израильский павильон стал местом встреч для евреев всего Советского Союза.

Власти не могли предотвратить участие Израиля, но они ис­пытывали крайнее беспокойство от массовой солидарности с ним советских евреев. Была усилена антиизраильская пропаганда, ар­естовали несколько человек. Давид Хавкин получил 15 суток за, якобы, хулиганство, а Соломон Дольник, один из давних мос­ковских активистов, был приговорен к пяти годам заключения. Второй секретарь израильского посольства Давид Гавиш был объявлен persona non grata.

Выставка домашней птицы проходила в августе того же года в Киеве. Около 100 тысяч человек посетили израильский павильон. Большинство прибыло из Киева и окрестностей, но многие прие­хали из Москвы, Ленинграда, Свердловска, Средней Азии, При­балтийских республик. Выставка по продуктам питания и упа­ковочной технике стала последней, в которой Израиль принял участие. Она состоялась в мае 1967 года, и в день Израиля на ней выступал министр труда Игаль Алон.

Знакомство с достижениями израильской культуры и эконо­мики положительно влияли на пробуждение еврейского нацио­нального сознания.

Негативные факты советской действительности воздейство­вали так же.

В начале и середине шестидесятых годов еврейское нацио­нальное движение еще не имело общепризнанных лидеров, ор­ганизационных струк­тур или форумов для об­суждения насущных вопросов. Это было движение, рожденное обстоятельствами и не­обходимостью. Оно ра­звивалось без дисци­плины и принуждения, его единственным эле­ментом была первичная ячейка. Членами ячейки становились те, кому доставало мужества и способности высказывать свои мысли и устанавливать контакты с другими ячейками, с иностранными туристами, с израильским посольством.[18] Связи между различными группами внутри Со­ветского Союза, изготовление и распространение самиздата, а та­кже создание каналов связи с заграницей привели к постепенной консолидации еврейского движения.

Попытки советских властей подавить национальные устрем­ления не дали желаемого результата. Информация о тяжелом по­ложении и чаяниях евреев просачивалась на Запад, побуждая ми­ровое еврейство к борьбе за освобождение своих собратьев, то­мящихся за “железным занавесом”.

И тут грянула Шестидневная война.

---